Созерцатель Виталий Фоменко

“Одно слово может изменить твоё решение.

Одно чувство может изменить твою жизнь.

Один человек может изменить тебя”.

Конфуций

Однажды проснулся среди ночи. Как иногда бывает: точно вытолкнули из сна. Лежишь и смотришь в темное окно за занавесками в спальне и не совсем понимаешь, что тебя тревожит и не дает снова уснуть.

Почему-то вспомнил нашего философа из университета. Прошло уже много лет, но я его хорошо помню. Оригинальный такой дядька! Нескладный, высокий, сутуловатый и жилистый, с пшеничными патлами вокруг все более обнажающейся лысины. Смешно картавил.

Тогда мы получали второе образование, поэтому странными преподавателями удивить нас было в общем-то сложно. Но философ удивил. В университете, еще до нас, прозвали его Паганелем. Ходил по аудитории с чашечкой кофе и, прихлебывая, говорил о вечном. В каком-то рыжем в клеточку твидовом пиджаке, точно с плеча булгаковского Коровьева.

Позже кто-то из нас вспоминал его за яркую причудливость, лысеющую пшеничность и картавую неформальность облика, а кто-то – по-крайней мере я – за то, что он раздвинул занавески бутафорности сущего, за которые, по молодости, мы и не задумывались заглядывать.

Но что такого особенного он нам открыл? Всем своим смешным видом и картавостью речи. То, что диванный теоретик, укутавшись в старый мамин плед, рассуждает о высших материях? Так он философ – это его работа. То, что вся наша суета в жизни не стоит ломаного гроша? Так об этом вещали еще древние греки. То, что мир наш непознаваем, а наши теории о нем сродни взгляду подслеповатой мартышки, примеряющей не подходящие по диоптриям очки? А что от этого изменится?

Но чем-то он нас остановил. Словно пробегавших мимо, одернул и заставил задуматься.

Сначала к нему привыкали. Но уже на третьем занятии, вдоволь насладившись его (придурковатость зачеркиваю) нетипичностью, мы общались с ним весело и доверительно, как будто благодаря за интригу странного образа, кошачью мягкость и неформальность подхода в преподавании. Да и не было на его лекциях философии как таковой. Он вообще поступил хитро изначально: всю первую лекцию оттарахтел о базисах и надстройках, занудно показывая, какая же это скукотища. Чтобы мы насмотрелись на него, нашушукались и про себя поиздевались. На вторую лекцию он пришел с кофейником и, шваркая, попивал кофеек, расхаживая по аудитории и с видом Сократа вопрошая нас о том, что есть философия и на хрена она нам нужна как наука.

Тогда-то мы и спровоцировали его вопросом: что привело в философию его самого? Паганель словно ждал такого поворота. Начал, казалось, с банального. Что в жизни каждого взрослеющего человека наступает момент, когда в тиши своего сознания, в сени своего эгоизма он спрашивает: почему и зачем? Почему я, здесь и сейчас? Почему эти люди и обстоятельства? В чем смысл всего, что меня окружает? И чего ждать после? На самом деле, это главные вопросы человека в жизни. Как бы мы их ни хотели, как бы от них ни прятались – они всегда в нас. Учеба, карьера, работа, люди вокруг, отношения с ними, завтрашний день, послезавтрашний день, государства, законы, войны, история, науки, идеи, теории и мифы – все это мишура по сравнению с ними. Каждый человек, родившийся и осознавший себя живым, замкнут в клетку, замками которой являются эти вопросы. Все остальное – это то, чем мы себя развлекаем и утешаем, находясь в данной клетке. Все остальное мы себе воображаем в попытке не думать о смерти.

Этому он посвятил целую лекцию.

В следующие лекции он рассказывал о книгах. О чтении как о сакральном акте скрадывать время, пробуждать воображение и познавать жизнь. Точнее себя в жизни. Воображать, что ты не одинок, наслаждаясь одиночеством. Книги, как люди, разные – старые и новые, с картинками и без, умные и не очень, пропитанные идеологией, как пылью, и духом путешествий, как морской солью. Книги наивные и книги, потрясающие воображение. Ты живешь их образами, запахами, впечатлениями. Встречаешь, влюбляешься, прощаешь, прощаешься, ненавидишь и веришь. Косые паруса, раздуваемые ветрами, черепа на мачтах. Баталии пиратских фрегатов, пахнущие дымом пороха. Плеск океанической волны у лунных берегов, усеянных плакучими пальмами, какого-нибудь Барбадоса… Скрещение шпаг, скрежет ботфортов, смертельный азарт, истовый и благородный, мушкетеров, срывающихся на горячих рысаках в ночь из пропахших ромом таверн ради улыбок прекрасных маркиз, кокетливо играющих перьями вееров с обвитых орхидеями балконов… Феодальные замки в закатном солнце, упирающиеся шпилями в облака, рыцари и лошади, облаченные в латы, стук копий и лязг мечей, улей толпы, взирающей за схваткой, и благоухающая девичья шаль, плывущая над ристалищем как признание и награда победителю… Армия Александра Македонского, тонкой нитью меж вершин Гиндукуша петляющая по пути в загадочную Индию, или римские легионы, бряцающие щитами в ожидании нападения бородатых варваров, таящихся тревожным гулом в призрачном предутреннем лесу с обнаженными топорами… Тигр и Евфрат, Месопотамия, шумеры, аккадцы, вавилоняне, пирамиды Хеопса, Аменхотеп, Эхнатон, Зевс, Ахиллес, Гектор, Одиссей и Пенелопа, Диоген в бочке, Сократ, Пифагор, Александр Великий, Птолемей, Гай Юлий Цезарь, несравненная Клеопатра, безумные Калигула и Нерон, Авиценна, вандалы, Хлодвиг и меровинги, Карл Великий, Юстиниан и Византия, князья Олег, Игорь, битвы за Константинополь, княгиня Ольга и ее птицы, Владимиры Большое гнездо, Ясно Солнышко, Мономах, Святославы, Ростиславы, Изяславы, Мстиславы, Афанасий Никитин и Индия, Фридрих Барбаросса, Ричард Львиное сердце, Робин Гуд, король Артур и рыцарский стол, Святая земля, Гроб Господень, крестовые походы, копье Лонгина, священный кубок Грааля, плащаница Господня, бедуины, османы, Великая китайская стена, Великий шелковый путь, тибетские монахи, Чингис-хан, Тимурлен, Бартоломеу Диаш, Марко Поло, мыс Доброй Надежды, Христофор Колумб, Америго Веспуччи, ацтеки, Рафаэль Сабаттини и капитан Блад, копи царя Соломона и царица Савская, адмирал Нельсон, леди Гамильтон и «великая Армада», Дон Кихот, Гулливер и лапутяне, Робинзон Крузо и Пятница, Иван Грозный, опричнина, Борис Годунов, Айвенго, Д`Артаньян и мушкетеры, королева Марго, граф Монте-Кристо, Бурбоны, Медичи, Петр Великий, Полтава, «бироновщина», бессчетные короли Генрихи, Людовики, Мария-Антуанетта, Робеспьер, якобинцы, гильотина, Бородино и пылающая Москва, декабристы, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Обломов, Достоевский, Толстой, сны Веры Павловны, Жюль Верн и Паганель, Стивенсон и капитан Флинт, доктор Джекил и мистер Хайд, Ницше и Фрейд, Шерлок Холмс, «Титаник», дом Ипатова, говорящая голова профессора Доуэля, Ариэль, Ассоль и Грэй, Остап Бендер, Павка Корчагин, Тимур и его команда, Воланд и его команда, Полиграф Полиграфович, профессор Преображенский, Кафка, Джеймс Джойс и Марсель Пруст с их во многом непонятными, но чрезвычайно загадочными «Улиссом» и «Под сенью девушек в цвету», Алиса и миелофон… Кто что только ни воображает! Некоторые воображают, что могут изменить мир.

За три лекции он так или иначе озвучил все эти события и имена. Так вкусно и ароматно, что в своей тетради по философии, за неимением иного, я задался целью фиксировать эти вехи его воображения.

Все наши фантазии только ради одного: чтобы не задавать себе тех самых вопросов.

На самом деле вся история человечества и все персонажи – суть какого-то улья, охваченного страстями, никоим образом не связанного с тем, что за ним, за этим ульем. Мы копошимся, тремся боками, деремся, расталкиваем, подталкиваем друг друга, тратим всю энергию, чтобы добраться до великой матки в центре улья, почитаемую за некую исходную истину, к которой нужно стремиться. Во всей этой суете производим мед, сладкий и липкий. Обжираемся им, завидуем тем сородичам, у кого меда больше или кто ближе всех дополз до матки. В сладости и липкости кутаемся в обыденности дней, в течении жизни, как в коконы. Вылетаем из улья, вьемся, радуемся солнцу, цветам, воображая счастье, набиваем полные мошны пыльцой и снова воспроизводим мед. Ради того, чтобы жить и кормить матку нектаром. Зачем? Потому что нужно жить, так устроен мир: если ты родился в нем, нужно что-то делать, нужно стремиться если не доползти до матки, то помочь другим сделать это, не оставив зачастую о себе даже памяти. Воображая, что тем самым выстилаешь медом путь к истине, к праведному устройству и смыслу жизни. А потом матка умирает и рождается новая. И новые пчелы облепляют ее.

Столько событий и героев, столько великого и ничтожного. А зачем? Ради чего все эти страсти? Если матки умирают?

Человеческая жизнь – паноптикум. Паноптикум людей, обстоятельств и событий. Которые также только лишь отражение нашего воображения о них. Во многом всё – обман зрения. Какое всё на самом деле – нам не ведомо. Потому что на это всё мы смотрим человеческими глазами. Глазами как отражающие зеркала. И пытаемся убедить себя, что все увиденное, услышанное и воспринятое нами и есть то, чем оно является. Небо голубое, снег белый, космос черный. Такими явления видим мы. Но это не так.

И, конечно же, мы воображаем себе Бога. Не желая задавать себе неприятных вопросов и не находить на них ответы в выдуманном мире. Так легче оправдываться перед непознаваемым.