Мальчишки хотели подойти к клетке поближе, но шофёр остановил их:

– Пожалуйста, не пугайте кенара, пусть привыкнет к месту, к вам. А пока, давайте я его прикрою покрывалом с одной стороны, пусть осмотрится. Я тем временем принесу из машины патефон. Кенар любит петь под музыку Моцарта и Вивальди, да и мелодичные песни ему тоже нравятся.

Катя и Асунсьон отправили детей на кухню доедать завтрак. Ели молча, торопились успеть поскорее к кенару. Похоже было, что и Николаю Алексеевичу не терпелось услышать поющего кенара. Николай Алексеевич пришёл к «семейству» на кухню и делал вид, что, мучаясь жаждой, пьёт холодный чай, оставшийся после вчерашнего ужина. В дверь снова позвонили. Асунсьон пошла встречать визитёра, уверенная, что это шофёр генерала. Действительно, шофёр принёс патефон. Он прошёл в комнату к Асунсьон, поставил патефон на стол, достал пластинку, положил её на диск патефона, завёл его и опустил на пластинку тонарм. Патефон издал шуршание, кашлянул и зазвучал концерт Моцарта.

Услышав звуки музыки, всё «семейство» собралось послушать пение кенара. Прошло примерно пять минут. Кенар молчал, сидел на жёрдочке в клетке и поглядывал одним глазом на собравшихся с явным подозрением к намерениям слушателей. Прошло ещё пять минут. Кенар молчал. Потом ещё десять минут. Кенар молчал, но перепрыгнул на другую жёрдочку, повыше и начал чистить пёрышки. Несостоявшиеся слушатели стали расходиться. Шофёр, словно извиняясь за птичку, сказал, повернувшись к Асунсьон:

– Это он с непривычки. Ему надо время, чтобы освоиться. А может он по Василию Павловичу скучает. Тогда я завтра приду, если позволите, проведаю его.

– Корошо, ― ответила Асунсьон, улыбнувшись.

– Я подсыпал ему семечек, положил в клетку кусочек яблока, налил в поилку воды. У него сейчас есть всё необходимое. Я тогда накрою клетку покрывалом, пусть отдыхает, а сам пойду, не буду вам мешать. Завтра приду к десяти. Спасибо большое.

Утром шофёр пришёл, как договаривались. Он принёс большой саквояж и разложил содержимое на столе рядом с патефоном. Асунсьон спросила строгим голосом:

– Ке ес эсто?20

– Это для вас гостинцы. Василий Павлович мне строго-настрого приказал его паёк вам доставлять, ― испуганно ответил шофёр генерала.

–Но, но, ― запротестовала Асунсьон.

– Это распоряжение Василия Павловича. Я только выполняю приказ.

Асунсьон замолчала, решив, что спорить с шофёром будет бесполезно ― он «только приказ выполняет». Она поблагодарила шофёра:

– Грациас!21

Любопытство взяло вверх, и Асунсьон начала рассматривать коробочки и баночки, которые шофёр выложил из саквояжа на столе перед ней: кофе, плитки шоколада, баночки с красной и чёрной икрой, коробочка с крабами, банка какао, пара пачек сливочного масла и баночка сгущённого молока. После начала гражданской войны в Испании эти продукты были в дефиците. В Париже она успела побаловать себя утренним кофе и булочками со сливочным маслом. А когда-то все эти вкусности были её обычной едой. Асунсьон родилась в обеспеченной дворянской семье. У её семьи было поместье в Галисии. Её выдали замуж за выпускника университета, хоть и не дворянского происхождения, но подающего большие надежды, который быстро сделал карьеру в политике и стал депутатом Генеральных кортесов. Но из-за его излишнего, как считало её окружение, увлечения современными веяниями в политике, он оказался в тюрьме. Отсидев трёхлетний срок, он вскоре после освобождения уехал сначала из страны, а потом и из Европы в Америку. И вот теперь она оказалась в незнакомой стране без мужа, одна с детьми, без средств к существованию, и жила за счёт помощи, оказываемой правительством этой приютившей её страны беженцам из Испании. Она нуждалась в сильном мужском плече, которое обеспечило бы защиту и поддержку ей и детям.