– А версии есть? – не унимался стажер.

– Версии одна чуднее другой: вампиры, оборотни… ведьмы.

– Олег Семеныч, – Марат сделал кислую мину.

– Ладно, – полкан ущипнул переносицу, – паттерн четкий: все говорит о ритуальности убийств – раскроенные в улыбки горла, и ни капли крови. А если это ритуал, то выбор оружия принципиален. Одержимость «кодексом» важнее проблемы заметания следов. Ставлю задачу тебе, Родион – обойти жилмассив. Марат – спустишься в катакомбы. Значит, сейчас вторник, – полкан отстучал марш шариковой ручкой, – к пятнице жду результат. У меня все, приступайте.

– К ночи эксперты дадут заключение по отпечаткам обуви и дактилоскопии, – сказал Марат, выпуская Родиона и выходя следом из кабинета. – Пока ждем.

– Вы не думали, что убить собирались кого-то одного, а остальные жертвы – ложный след?

Марат замер на секунду, потом сказал:

– Слишком хлопотно, да и ни к чему, улик нет.

– Но, гипотетически, возможно?

– Такого рода маскировка себя не оправдывает: при каждом новом эпизоде риск ошибиться возрастает. Да и кого хотели убрать? Содержанку? Дипломата? Мы, конечно, проверяем его связи, но там полжизни в секретах.

– В биографии содержанки нет грифа «секретно»? – спросил Родион.

– Она чиста, только подол в сперме, – Марат скабрезно ухмыльнулся. – Ну а ты сам, из огня да в полымя, не ожидал такого дела?

– Я в восторге, – не стал врать лейтенант.

Капитан пластмассово, как злодей в азиатском кино, захохотал. Чагин увидел скачущий в его гортани язык.

– Солянка родная, здесь не соскучишься. Пойдем оформляться.

Семеныч умчался на вызов, велев Чагину «врастать в коллектив», и тот честно врастал до конца рабочего дня, пустив длинные корни в отделе кадров.

Изрядно вымотанный советской еще бюрократией, Родион возвращался домой, а в кобуре под мышкой болтался новенький, в заводской смазке, Пистолет Макарова. Сейфа для хранения оружия в квартире не имелось, но за обилием подписей все позабыли о такой мелочи.

На Земляном Валу шумел митинг. Народ пер по Садовому, прохожие пугливо озирались, транспорт рвал когти куда подальше, а поземка стелилась паркетной елочкой. Толпа, полностью в себе растворившись, шла клином, запрудив дорогу. Мерседес с госномерами хотел проскочить, газанул навстречу и увяз, как будто утонул по крышу, послышались частые удары по жестянке, звон битых стекол.

Родион свернул на узкую улочку, шум отдалился и вскоре сошел на нет, зато над головой по-прежнему открыточно-вульгарное небо, а под ногами торговля бойкая.

Продавщица с шеей торчком из армейской фуфайки сидела у лотков с овощами, выставив к дороге колени, и владела ей истеричная нота нетоварного вида дамы.

– На ценник смотрите, – отбрила она шмыгающего носом подростка, мысленно приставив кассовый аппарат к его голове.

– А где вы лук видите, раскупили, – ухмыльнулась она сердобольной бабке.

– Пшел отсюда, – пугнула она зашедшего со спины Виттория.

– Господа, – раскланялся бомж, дергая тощей, в жестких волосках, шеей, – окажите материальное содействие в качестве двух с полтиной, не дайте сгинуть бесследно. Вот прям так и сказал: «сгинуть бесследно». Чагин не дал. У самого не было.

Вскоре показался родной дом по улице Казакова – выщербленное годами типовое чистилище. Родион девался в подъезд, ноздри ожгло запахом мочи – в углу, под батареей вечно пустых почтовых ящиков, расползлась бензинного отлива лужа.

– Ну еб твою мать…

Чагин ткнул пальцем в прожженный пластик, вызывая лифт. Сетчатая шахта а-ля капроновый чулок задрожала, двери ушли в стену. Родион открыл решетку, шагнул меж резиновых губ. Долго полз вверх, взбираясь под самые небеса. Седьмой этаж, визитка Рапунцель, окурки на ступенях, замок. Единственная комната встретила хозяина занавеской и радиоприемником. И только втиснувшись в сорокаметровый куб своей квартиры, он понял, что устал за день, а голова забита свалившимися вдруг планами и показателями.