19 сентября 2013 г.

 Когда меня привезли из роддома домой, весна только-только вступала в свои права. Я словно привнёс в наш дом аромат и свежесть весеннего пробуждения. Отец был счастлив – первый сын! Все односельчане поздравляли его: «С пополнением!» Только дед был недоволен, как хмурое весеннее облако, предвещающее дождь.

 Рассказывают, что, впервые увидев меня, лежащего в кроватке, дед долго и пристально смотрел, а потом с горечью и будто бы вынося приговор произнёс:

– Это не наш ребёнок. Похоже, на Меликовый отпрыск…

 По представлениям деда, я должен был быть светловолосым и голубоглазым – как моя сестра и дети всех его сыновей, то есть остальные внуки. Но я не оправдал его ожиданий. Дед разочаровался и никогда не брал меня на руки. Он не был богобоязненным человеком, не читал Библию и вряд ли знал, что «камень, отвергнутый строителями, может стать краеугольным».

– Кто такой Мелик? – спрашивал я бабушку Парандзем, когда уже был в сознательном возрасте и слышал эту историю.

– Эх, кто его знает, дитя моё… – отвечала она. – Когда твой дед лежал в больнице, говорят, рядом с ним на койке лежал незнакомец, звали его Мелик. Чёрный, как уголь, неприятный… А твой дед после этого стал говорить – от Мелика, мол…

 Дед был так же далёк от генетики, как от астрономии или высшей математики. Он не мог знать, что дети могут быть похожи не только на отца, но и на мать, особенно на её родных. Моя мама, её единственный брат Яков и некоторые её сёстры были тёмненькими, пошли в бабушку Арпеник и прабабушку Набат.

 В 1971 году дед с отцом решили строить новый дом: старый был маленький и непригоден для жизни. Мама ждала очередного ребёнка. Поэтому, как только наступили тёплые весенние дни, мы временно переселились в дом дяди Мирзы – старый, заброшенный, с заросшим крапивой двором. Его хозяев давно унесла Великая Отечественная война.

 Мне было только четыре года. Наш старый дом снесли, оставили только фундамент, который даже немного удлинили, и начали возводить стены из природного камня. До этого мы с отцом часто ходили собирать камни – где бы ни лежали бесхозные, мы их подбирали. Этого добра, вокруг села, пожалуй, хватало. Мастер Хорен своим топороподобным молотом разбивал и обтёсывал их, укладывал в стену, смазывая смесью из извести и песка.

 Мама тоже помогала, несмотря на беременность. Таскала камни и раствор, не щадя себя.

Говорила:

– Давайте скорее построим дом, чтобы встретить новорождённого уже в новом жилище.

 Я так вдохновился строительством, что начал строить себе домик во дворе – из мелких камешков и кусочков кирпича. Я тоже делал раствор из извести и песка и клал свои маленькие стенки.

 Когда друзья звали играть, отвечал:

– Потом! Я занят – дом строю!

 Однажды мне понадобился камень для моего домика. Я взял новый кирпич и расколол его молотком. Дед Гарегин так разозлился из-за этого разбитого кирпича, что вылил на нас с мамой поток брани, припомнив всё, что знал. Тогда ему было за шестьдесят, он был жесток, не знаю почему… Только с годами стал тише, добрее, превратился в Божий одуванчик.

 Мама – хрупкая женщина, работала наравне с мужчинами. Долго молча слушала его брань, но потом чаша терпения переполнилась. С глазами, полными слёз, она взяла меня на руки, забрала сестру Лиану, и мы ушли в дом её отца – дедушки Исаака. Мама была необычайно терпеливой и скромной, многое прощала своей свекрови и свёкру, но в тот день она действительно сильно обиделась. Она очень меня любила, я был её слабостью.

 Мы пробыли у деда Исаака больше месяца. Несмотря на многочисленные уговоры отца, мама упрямо отказывалась возвращаться.