Вместе с обращением Сахарова 18 мая Московская консистория разослала анкеты о наличии мест для принятия солдат. Все респонденты предоставили подробную информацию о наличии врачей и больниц в своих населенных пунктах и об их точном расстоянии от железной дороги. Многие из этих учреждений были прикреплены к духовным школам, но в некоторых анкетах указываются также земские, военные и частные больницы и работавшие там врачи274. Призыв присоединиться к практической заботе о раненых получил гораздо менее четкий ответ. Многие московские монастыри согласились без компенсации предоставить уход и приют для 10–100 солдат. В их число входили Троице-Сергиева лавра, Богоявленский, Спасо-Андроников, Высокопетровский, Знаменский, Даниловский, Покровский и Сретенский монастыри275. Некоторые учреждения приходского духовенства также предлагали то, что могли. Звенигородское духовное училище, например, предложило разместить солдат в двух больничных палатах, а летом, после окончания занятий, – в четырех классных комнатах276. Причт и староста собора города Бронницы предложили воспользоваться зданием, которое тогда сдавалось внаем за 25 рублей в месяц. Они были готовы предоставить 15 кроватей, постельное белье, отопление и две смены одежды для каждого пациента. На еду, лекарства и стирку они просили финансовую помощь277. В некоторых менее богатых приходах священники и прихожане предлагали использовать свои собственные дома и то немногое, что они могли предоставить больным или раненым солдатам278. Большинство ответов из приходов и духовных школ, однако, включали только запрошенную информацию и иногда ссылались на нехватку помещений и средств для принятия пациентов.
Участие московских пастырей в деле заботы о раненых солдатах продемонстрировало растущее различие между их обязанностями в качестве вспомогательных государственных служащих и их пастырской миссией. Приходское духовенство будет продолжать выполнять возложенные на него государством обязанности на регулярной основе, такие как сбор информации, и другие основные социальные услуги, такие как обучение прихожан надлежащим санитарным мерам для предотвращения распространения холеры279. В то же время приходские священники теперь сами контролировали свою пастырскую миссию в обществе. Они сами определяли границы этой миссии в диалоге с мирянскими сообществами, на поддержку которых и сотрудничество с которыми эта миссия опиралась. Типичный пример такого рода применительно к помощи военным – священник Лебедев из прихода в городке Бронницкого уезда. В своем отчете он утверждал, что инициировал проект помощи солдатам еще до получения обращения со стороны Военного министерства. Он собрал группу «добрых людей», которые согласились финансировать и поддерживать полевой госпиталь для шести солдат. В эту группу входили московский купец, представитель земства, начальник железнодорожной станции, четыре местных лавочника, крестьяне из трех деревень и директор местной фабрики. Кроме того, жена механика пожертвовала белье, а две школьные учительницы согласились быть сиделками280. Деятельность Лебедева олицетворяла добровольное проявление духовенством той социальной активности, которую поощрял Победоносцев, и потенциал сотрудничества, который давали такие автономные инициативы для представителей всех сословий. Однако в контексте войны это было исключением. Большинство московских пастырей восприняли обращение Военного министерства как служебную задачу. Их отказ выделить ресурсы на заботу о солдатах продемонстрировал освобождение пастырской миссии от государственного контроля.