раскручивается пружина
отец стоит над горем сына
и видно как он жалко сед
как дряхл – от ставшей в нем повадкой
неловкости дрожащих рук
до наскоро надетых брюк
смешной топорщащихся складкой
Глава шестая
в волчцах татарника свисает
колдуя рыжим клоком шерсть
где дух трагический блуждает
лаская плачущую персть
свершилось разделенье это
как двойники стоят два света
расщепленное страстью ся
на в и вне двоится я
пределы жития сдвигая
себя противополагая
коловращенью бытия
язык обычново сознанья
в том видит срок миропознанья
когда дотоле детский дух
мир принимающий как травы
испив познания отравы
во вне откроет зрак и слух
испив познанья каждый отрок
взволнованный взвихренный от ног
до вихря взвеянных волос
гуляет в пустоте адамом
меж сонц омолнийных и гроз
веков перепыленным хламом
мир наг зияет в дырах твердь
имен протлели одеянья
и ищет новые названья
адам встречая в поле жердь! —
не имя наименованье:
не жердь языческое жреть
и в жерди древний бог косится
так миф из имени творится
так мир из имени растет
так в имени дух новый дышит
и персть атомную сечот
и в ней иероглифы пишет
но чтобы с Богом в спор вступить
повелевать мирам царить
над изменяющейся перстью
достигнуть крайнево бессмертья
и с ангелами говорить —
миропознанья мига мало
миропознанье лиш начало:
биясь с молитвою о пол
дух силится растет томится
дрожа от хлада спать ложится
плоть в позе мертвеца на стол
в духовном деле не устанет
и тут – мертвя сознаньем персть{19} —
шипом язвящим грудь тиранит
из розы многожалый крест
но сон все так же неспокоен
и влажно воспален и жгуч
над спящим иномирный воин
меж тем в руке сжимает луч
зрак врубелевский полудикий
полусвятой из тьмы вперен
и просыпается дух с криком
сном любострастным искушон
он в облачном отвечном оном
ум очищая вновь и вновь
Добротолюбия законом
российской светлостью стихов
не очищается нимало
напрасно все! молчит Господь
ненасыщонной страсти жало
кусает бешеную плоть
и как помешаный он скоро
оставит книги искус дом
пойдет бродить – в углу собора
падет распластанный крестом
уже без мысли без надежды
без чуда без любви без слов
недавний бого-чтец и – слов
теперь темнее тьмы невежды
—
меж тем с трагедией в разладе
гимназии тоскливый плен
чьей зевоты не переладит
миротрясенье перемен
пускай с усердием не книжки
но отсыревшие дрова
зимою тащат в класс мальчишки
чтоб ими поиграв сперьва
– игра веселая: по классу
поленья с грохотом летят —
потом растапливать по часу
свой класс – дрова пенясь шипят
и заскорузевшие руки
засунув в рукова сидит
словесник – взгляд мутя молчит
томясь от холода и скуки
жестокой мрачною чертой
обведена ево наука:
родной словесности герой —
злой лишности российской мука
уничиженья вещий рок
и сатирической трубою
всеистязующий смешок
над незадачливой судьбою:
страшней он – формул – перемен
когда стеснившись групкой жадной
толпятся школьники у стен
смакуя анекдот площадный
от них украдкой отдалясь
герой наш уши зажимает
ища таинственную связь
меж тем чем дух ево сжигаем
и непристойностью – в тоске
что класс марает между делом
на перемаранной доске
исчерченной до глянца мелом
ничто тоски той не взорвет:
ни взрыв взаправдашный гранаты —
находку школьник в класс несет
блаженно пряча под заплаты
пока на переменке толк
он с другом между парт недрится
вдруг гром все в класс: там: дым клубится
и палец вбитый в потолок —
ни взрыв иной – извне: теснится
из года в год здесь русский быт
бедней ущербней и грозит
судьба гимназии – закрыться
вот в округ едет комитет
родительский – отец оратор
уж реч заводит но куратор
бледнея обрывает: нет
о ручку ручку потирая
– то месть истории – сечот
ладонью воздух повторяя:
то месть истории! и вот
нет русской школы мрачный школьник