и мать встревожена другой
трагическою перепиской
оборванный вдруг писем ряд:
из ссылки пишет Саша-брат
ещо он в памяти речистым
в косоворотке нигилистом
потом студентом и потом
зеленой тенью за винтом
теперь в засветной переписке
обрел простую гореч ран
рассказ безхитростный о близких
преполовляется в роман:
кто памятью ещо хранится
младенцем – нынче уж успел
полутрагически жениться
он сам устал и постарел
заметив старость вдруг – поникнул
шол улицей ево окликнул
возница с козел: эй старик
и этот разбудивший крик
вдруг все сказал и в самом деле
старик – так просто: жизнь прошла
вчера рожден а у купели
уж плещут смертные крыла
был с юности несчастен дядя
любви неискупленной ради
черта трагической любви
наследуется нам в крови
в своей жестокости дороже
победной легкости чужой
и первой буре роковой
наш отрок предается тоже
и повторяется беда
в племяннике – горят сгорая
начальной страстию года
свой след на жизни оставляя
все началось обычно: дама
на слабость жалуясь в гостях
бледна – ей предлагает мама
минутку полежать впотьмах
и в комнату ведет героя
там на диване головою
склонясь в измятой куртки ком
она лежит – в ночи потом
он долго в немоте вдыхает
забытый ею аромат
волос – уста ево горят
он ими к куртке приникает
насыщен мир видений чувств
зарницы токи пробегают
по телу – тускло озаряют
в окне сирени чорный куст —
уж отрок пылкий жар влюбленья
жар безнадежный познавал
готов он снова на томленья
на яд жестокий тайных жал
но тут: нечаянным сближеньем
неуяснимым подарен
сердечным исполняясь пеньем
нежданным чудом потрясен —
все мало им теперь друг друга
из тесново двойново круга
не выходя они кружат
по пустырям среди оград
где липнет белена светами —
точа чуть слышный аромат
цветы татарника шипами
в крапиве ржавыми грозят
там в сорной огородной куче
желтеет дикий помидор
и плод они ево пахучий
съедают – близости символ
в развалинах стены как лозка
сгибается цветя березка
почти телесная бела
и это тайный знак влюбленных —
роднит он души а тела
томит в мечтах неизречонных
источник светлово тепла —
– она с собой в поля брала
растрепанную Раджа Йогу —
так с компасом идут в дорогу!
была та книга из таких
зачитанных до дыр до пятен
помадных оттисков руки
но был таинственно приятен
герою книжки этой вид
она впервые отворит
пред ним ево сознанья недра
однажды вечером гроза
застигла дома их лоза
в окне сновала лились ведра
струй по омолнийным кустам
по стеклам – поминутно там
то сада призрак появлялся
то призрак комнаты где он
рассказы дамы потрясен
все ниже перед ней склонялся:
превратный страшный человек
муж: лик с небесными глазами
в нем сочетался со страстями
жестокими – ее побег
с ребенком в армию сестрою
она прошла войну и тот
что смертью кажется второю
безумный ледяной поход
от кутежей кровавой корпии
меж трупов бредовых дежурств
разрозненность тупую чувств
спасал блаженный отрок морфий
в бреду столпотворился миф
в оставленной больнице тиф
– не отрасла ещо рунится
коса: руна пушистый зверь
над ликом где упрямо тлится
свет опрозрачнивший теперь
сквозь одиноческую стужу
– она не подчинится мужу —
пусть отнят сын чернит молва
и слабостью порою слезы
рождают горькие слова —
символ таинственный березы
в ней жив: как свет он вечно рос
тушили а он рос упрямо
от раджа йоги запах роз
молитва пост – смолкает дама
поникла – вот ее рассказ
не отводя горящих глаз
от лика бледново бледнея
весь напряжонный он встает
ладони на груди немея
крестом стесняются и вот
он опускается пред нею
лбом к половице тяжелея
чело как дар кладя свое
не ей страданию ее
гроза прошла душе не спится
во тьме он своево лица
блеск чует – в позе мертвеца
лежит не пробуя забыться
под утро он нагой встает
сквозь спальню темную крадется