он предан лени на потоп
в заборы упирает лоб
иль в дымный потолок – затворник
но и без школьных стен тоска
сугубо душит как доска
в покоик выцветший нисходит
в дым папиросной пустоты
взгляд выпуклый бесцветный бродит
на струнах жолтые персты
открыточки над головами
тоскливой лишности печать
гитара – топкая кровать
и: га ва рила мени мать
не-е ва дись сво ра ми
а ночью стадко сжавши рот
протопывая в темность с мыком
– тот за трамбон тот за фагот —
в круженьи семенит безликом
бессловным стадком в улиц круг:
сопенье топот и мычанье
но в этой ночи одичанья
герою послан странный друг:
ни с кем не схожий он мечтатель
от отрочества мудр и сед
теософический читатель
в юродстве мистик и поэт
йог – практикует пранаяму{20}
маг – неподвижный пялит взгляд
глаза вперенные упрямо
слюдою чорною блестят
он совершенств для плоти чает
и избавления от тьмы
язык санскритский изучает
древнееврейские псалмы
в углу ево светильник тлеет
и мирро умащон чернеет
беззубый череп и плита
с санскритской тайнописью темной:
любомудрящие места
в микрокосмическом огромный
космический надумный мир
словесный непрерывный пир —
с любомудрящими речами
тревога духа входит в слух
взволнованный томится дух
сидят сближаясь головами
друзья и нежась чорный кот
в знак таро{21} коготок вонзает
и с улицы где ноч течот
мык бессловесный долетает
да друга мать – шуршит старушка
страшит ее гробовый тлен:
обходит вещую игрушку
грозу житейских перемен
дела бесед всенощных – службы
духовной гордость головы
он необычностью той дружбы
доволен: аглицкое вы
теснее их соединяет
их все сближает: хлад зимы
они трудятся – дровосеки
от инея белеют веки
у печки ночью тайна тьмы —
на корточках среди фиалок
в лесу весной они сидят
и ноч своим пустым фиалом
в мир изливает звездный град
весь неба-свод законов звездных
гороскопических ключей{22}
что льет на перстность водолей
что замыкают книгу «э!»{23}
гремя у бедер молний грозно —
пред книгою небесной друг
седины юные склоняет
кощунственно перстом бодает
таинственных символов круг —
вот день и нагость процвела
где сонце мечет знойным градом
на пастбище где дышит стадо
алеют дальние тела
бьют над купаньем женским в небо
по ветру белые крыла
а их загар чернее хлеба
нагой как дикий эфиоп
в пределах ветреново рая
друг – юный седовласый – лоб
в жердь рулевую упирая
плывет омыт и обожжон
стих бормоча бхагавадгитый{24}
среди купающихся жон
пусть прячут гневные ланиты
плывут на остров голубой
в необитаемый покой
бежит река времен в извивах
под их рукой теченье вод
премудро и неутомимо
так род течот столетьям в рот
в пасть времени – и сбросив пояс
ветр бродит берегом нагой
плескаясь в тростнике ногой
в песке перегоревшем роясь
бежит река меж черепков
прибрежных дынных черепов
меж дымных огородных станов
древесных голубых фонтанов
бежит прохладная река
тела людские омывая
густея к вечеру пока
игра на небе заревая
в чугун поток не превратит
тяжелый бронзовокипящий
и он метафорою вящей
в полночный стикс не побежит
и потекут в том чугуне
в каемке заревой тростинки
и снова жердь шуршит на дне
туман ложится вдоль долинки
остужен тел горячих пыл
и после поля улиц пыль
мешаясь с пудрой в лица дышит
визг женский шарканье вдоль плит
тут руфь под дверью хатки спит
и ноч косой ее колышит
друзья молчащие идут
в молчаньи продолжая труд
их совершенново общенья —
обменново мыслетеченья
но трещинка уже сквозит
у коловратности на службе:
в их хладной в их надумной дружбе
залог вражды горячей скрыт
герою кажется все чаще:
последней тайною богат
друг укрывается молчащий —
и подозрительностью вящей
он уходя в себя – объят
их разделяют не манеры:
пусть друг играет в маловеры
кощунственник среди «друзей»
бестрепетный богохулитель —