он тайны так хранит обитель:
порочности ему мерзей
лик плоский пошлости ушастой
им соблазнительны контрасты:
герой что не нарушит слов
нечистой мысли не изринет
в кругу их диком пьяном принят
у богохулов богослов
но без нево в попойках мрачных
чреваты тайнами друзья
и их чудачества удачны
им в даре отказать нельзя
ево ж бездвижность неизменна
он бдит одной ноздрей дыша{25}
но отвлечонная душа
все так же неблагословенна
и «святость» чувствует свою
не в серце он – на плоском лбу
и зависть ликом побледневшим
в подвижнике уж процвела
они ж в грехе своем кромешном
творят веселые дела
меж них один: в ланитах мохом
покрытый рыжезолотым
приветствует библейским вздохом
и златоустый веет дым:
в скрепленных проволокой латах
штанов – очитый и крылатый
в хитрописаньях искушон
хранит (аскет хранитель жон)
обет суровово молчанья —
молчанья в юродстве мычанья
забором ляжку ободрав
нагой под мышкой смявши платье
рысит в лесок мыча проклятья
дивя базарных встречных баб
и псы катятся под ногами
с дымящимися языками
то говорящий в нос: Декарт
то отыскав колоду карт
(всех уверяющий – крапленых) —
то вновь гуляющий в эонах
слова скандируя на изм
(науки дряхлой утешенье)
открыл векам уединизм —
практическое становленье
богов и равных им ученье
и впрямь в сем юродстве заложен
смысл протлевающих времен:
в пучинах жизни непреложен
отъединения закон:
проявленный в живом и смерти
отъединенный грустный дух
все тлится в тленной бедной персти
глубинный напрягая слух:
скит или чолн уединенья{26}
тень Бодхи{27} или тень весла
все пустынки ево спасенья
где нет столетию числа
вот созванный уедсобор{28}
в набитой кухонке капустой
сидят – семьею златоустой
стоят – сосредоточен взор
из тьмы пропахшей чорной кашей
из бездн колеблющихся вер
вперяясь в голубиность сфер
над юродством крылящих нашим
три друга – между них герой
они – апостолами знанья
пред ними – лиц суровый строй
с печатью мрачново вниманья
вот отрок с гривой золотой
в руке евангелье? Толстой?
нашедший истину познанья —
когда решится говорить
для регулярности дыханья
попросит форточку открыть
вот – с выцветшево снимка лица —
за ним напружился борец:
вперяется в свечу «отец» —
с большим перстнем самоубийца —
глубокомысленный юнец —
и утомясь от умной гили
и задышав ноздрями вдруг
прикрыв ладонью чертит друг:
сказать? друзья! – мы пошутили
среди забавников зловещих
тяжелодум честолюбив
забаву в скуку обратив
трактатом о духовной вещи —
себя почувствовал герой
на сем чудачливом соборе
в дурачимых угрюмом хоре
отсюда путь ево ночной
в последнее отъединенье
себе он предоставлен вновь:
и дружба так же как любовь
относится жизнетеченьем
в проклятье памяти и в сны:
один – в тьме внутреннево слуха
(родители исключены
телесные из жизни духа)
он погружает в тьму томов
богочитающее око
в мечте хотя бы стать пророком
смесив писанья всех веков —:
Да Хио Манавадхармашастра
Коран Абот Таотекинг{29}
в вазончике очится астра
преломлены воскрылья книг —
от лествицы высот пылится
зодиакальных чудищ твердь
ведро тяжолое кренится
скрипит колодезная жердь
и в гул подземных струй стекает
– где любострастия огонь
авва Евагрий утишает{30} —
веревка жгущая ладонь
и вот в один осенний день
листвой процветший но туманный
он ощутил предотблеск странный
и в нем – рентгеновидно тень
своей полупрозрачной формы —
тот отблеск рос в сиянье в свет
и мира возгорелись формы
прозрачнясь и меняя цвет:
дымились полыхая травы
звенела медная листва
от этой непомерной славы
кружась звенела голова
все ослепительней жесточе:
с каемкой огненною очи
вжигались полевых цветов
как угольки треща горели
во сне же выстрелы гремели
и речи непонятных слов
так в муку обращаясь длилось
но свет погас мир отгорел