.

Единственное движение во времени, которое Льюис признает за литературным героем, – это его самообновление. Провозвестником такого движения в американской литературе (которое далее прослеживается у Торо, Уитмена, Фолкнера) Льюис считает Купера, проделавшего со своим героем долгое путешествие от старости и смерти в «Пионерах» и «Прерии» к дням его золотой юности в «Зверобое», где Натти и его друг, индеец Чингачгук, достигают полной свободы, «здоровой бодрости и невинности» и совершенно освобождаются от времени. Этот миф самообновления Кожаного Чулка составляет, по Льюису, весь смысл пяти романов и отражает мечту Купера уйти от своего времени, от стремления своих соотечественников создать на земле совершенное человеческое общество. Историзм пенталогии Купера остается за пределами исследования Льюиса, а реальное содержание романов заменяется мифотворческим.

2

Когда в начале 1823 г. Купер выпустил свой первый роман о Кожаном Чулке – «Пионеры», он едва ли думал, что напал на тему, разработка которой принесет ему мировую славу. Уже в «Пионерах» заложены две тенденции, ставшие определяющими во всем творчестве Купера. Это одновременно роман нравов и романтических приключений, соотношения дикости и цивилизации, природы и человека в тех специфических и неповторимых условиях, когда Америка переходила от периода колониальной спячки к бодрствованию и буржуазному прогрессу.

Главный герой пенталогии охотник Натаниэль Бумпо, выступающий под именами Зверобой, Соколиный Глаз, Следопыт, Кожаный Чулок, Длинный Карабин, бежит от американской буржуазной цивилизации все дальше на Запад, но она упорно настигает его.

Кто же такой этот землепроходец, ставший со временем легендой Америки? Его величие в том, что он был первым американцем (вместе со своим автором), который увидел, что торгашеский дух наживы берет верх над справедливостью. И он ушел от своих соотечественников в леса, к суровым, но честным индейцам. В этом отрицании бесчеловечной «цивилизации» янки – подлинное благородство простого безграмотного человека, поднявшегося выше просвещенных основателей американского государства.

С годами Натти Бумпо даже внешне стал походить на индейца. Ветры и морозы придали его коже медно-красный оттенок. Он носил куртку из выдубленных оленьих шкур волосом наружу, а его ноги были обуты в мокасины из оленьей кожи, украшенные, по индейскому обычаю, иглами дикобраза. Из того же материала были сделаны и его знаменитые гетры, за которые поселенцы и прозвали его Кожаным Чулком.

Его историческому прообразу – Даниэлю Буну – принадлежат слова, выражающие мироощущение человека, желающего остаться независимым от преследующей его буржуазной цивилизации: «Едва минуло два года, как я убежал от них, а эти проклятые янки пришли и поселились всего в сотне миль от меня!»[108]

Сходство Кожаного Чулка с Буном обратило на себя внимание первых же американских рецензентов романа. Через месяц после выхода книги в свет журнал «Портфолио» писал, что «изображение Кожаного Чулка списано с портрета старого охотника Даниэля Буна»[109], скончавшегося в 1820 г.

Байрон, как известно, воспел в восьмой песне «Дон Жуана» бегство Буна от наступления современной цивилизации:

Привыкший к дикости! – Он уходил всегда —
От соплеменников, что строиться решали
В лесах, ему родных, – за сотни миль, туда,
Где менее домов и где привольней дали.
Цивилизации всегдашняя беда
В том, что вам чужды все, и вы всем чужды стали;
Но Бун, когда встречал кого-нибудь, то с ним
Как человек был добр, упорный нелюдим!
(Пер. Г. Шенгели)

Однако Купер писал не биографию Буна, а роман о Кожаном Чулке. Поэтому его не смущал хорошо известный в то время факт, что Бун переселился в Миссури в 1799 г., а Купер вывел его среди переселенцев 1804 г.: «Был в их числе один выдающийся человек, старый, решительный лесовик, некогда первым проникший в дебри второго из названных штатов <Кентукки>. Этот отважный и почтенный патриарх совершил теперь свое последнее переселение на противоположный берег реки, оставив ее между собою и толпой, которую притягивал к нему его же успех: потому что старое пристанище потеряло цену в его глазах, стесненное узаконенными формами человеческого общежития»