Развитие романтических тенденций в русской литературе первой четверти XIX в., знакомство с книгами Байрона и Вальтера Скотта подготовили русского читателя к восприятию американских романтиков. Более того, знакомясь первоначально с романами Купера и рассказами Ирвинга во французских переводах и в переводах с французского, подобных тем, какие были в свое время посредниками в знакомстве с произведениями Вальтера Скотта, Радклиф и Байрона, русская журнальная критика рассматривала писателей США как продолжателей или даже подражателей писателям английским:

«Купер самый верный подражатель Вальтера-Скотта, и в истории известных нам литератур едва ли найдется подобный пример, чтобы подражатель так мало отставал от своего образца. Главнейшее достоинство вальтер-скоттовых и куперовых романов состоит в верном изображении нравов той эпохи, в которую романист помещает рассказываемое им событие»[104].

К началу 30-х годов Купер был уже хорошо известен в России. «Московский Телеграф» в связи с появлением в 1832 г. перевода «Лоцмана» счел необходимым выступить против переводов Купера с французского: «Имя Купера уже довольно знакомо нашей публике. Хорошо или дурно, однакож многие романы его переведены на русский язык. Перевод “Лоцмана” принадлежит к хорошим переводам, хотя несносные слова: “с французского” и могли бы предупредить читателя невыгодным для книги образом. Будем пока довольствоваться хорошими переводами с французского; необходимость современная сблизит наших переводчиков и с английскою литературою»[105].

Новейшее американское литературоведение предпринимает различные попытки пересмотреть проблему возникновения национальной американской литературы в стране, лишенной, в отличие от европейских государств, многовековой литературной традиции. Если в свое время Френо, Брайент, Купер, Готорн и другие писатели жаловались на отсутствие в Америке «романтической старины», то современные литературоведы США говорят об этом иначе.

В 1955 г. университет Чикаго выпустил книгу Ричарда Льюиса «Американский Адам». Автор начинает с пересмотра понятия «американец». «Новый человек» в Новом Свете, о котором писал еще Кревекер в своих «Письмах американского фермера», – это тот неиспорченный, «невинный Адам», подлинный американец, который отмежевывается от всех пороков и традиций, от исторического прошлого, чтобы в своей первозданной адамовой чистоте создать новый мир с новой культурой.

«Американец, – говорил почти два столетия назад Кревекер, – это тот, кто, оставив позади себя все старые традиции и предрассудки, приобретает новые обычаи в результате нового образа жизни, который он ведет, нового политического строя, которому он повинуется, и нового положения, которое он занимает в обществе… Люди разных наций слились в Америке в одну новую расу, чей труд и потомство приведут когда-нибудь к великим переменам в мире»[106].

Развивая этот тезис, направленный в свое время Кревекером против «старого порядка» в дореволюционной Европе XVIII в., Льюис применяет его ко всей американской литературе и создает свой миф об американском Адаме – герое литературы США.

Первым в этом ряду «американских Адамов» Льюис называет куперовского Натти Бумпо, прозванного Кожаный Чулок. Он объявляет его «героем в пространстве», лишенном времени. Подобно тому как герои «Моби Дика» действуют в просторах океана, так Кожаный Чулок выступает в безграничном пространстве лесов и прерий. А времени, оказывается, просто-напросто не существует в этих книгах. Льюис не признает социальной обусловленности героев пенталогии о Кожаном Чулке и пытается вывести Натти Бумпо за границы времени, в котором тот живет, или, в крайнем случае, соглашается поместить его «на самом краю времени, так что только его положение в пространстве одно имеет значение. Его естественная и изначальная среда, – характеризует Льюис героя Купера, – это пространство как таковое, как необъятная область проявления всех его возможностей»