(Мф. 3, 14–15). Господь стал среди грешников, как бы нуждающийся в покаянном крещении. Он, принося на землю правду и святость, открывает ее в том, что как бы отрекается от этих Своих преимуществ и в этом самоотречении, в этом духовном самоумерщвлении открывает нам закон новой благодатной жизни. Родившийся в пещере и положенный в яслях, обрезанный в 8-й день и посвященный Богу в 40-й, Господь в 30 лет уже открыто и сознательно поучает нас, что смирение и самоотречение – вот та общественная сила, которою живет Церковь, ее власть, ее всемирный папа. Это есть именно та разгадка благоустройства жизни общественной, которую тщетно искали мудрецы мира; это есть именно то начало, которое по самому существу своему ставит церковный союз выше всяких внешних гарантий, при котором можно расковать мечи на орала, при котором возможен союз свободы и мира, потому что борьба за существование, на которой зиждутся все учреждения земные, им совершенно изгоняется, и если всякое мирское общество нуждается в карах и поощрениях, то именно не ради другого чего, а для сдержки себялюбия и гордости. Но с устранением этого начала в новой жизни является полный простор для правды и свободы. Насколько человек способен в себе убивать человека ветхого, убивать гордость и креститься во Христа, настолько он входит в Церковь, настолько он становится выше мотивов внешней кары и внешнего возмездия, он уже гражданин неба. Насколько же он снова подпадает влиянию плоти и страстей и оживляет в себе ветхого человека, настолько он выпадает из Церкви, а она, основанная на пути Христовом, остается свята и непорочна, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного (Еф. 5, 27).

Но вложенная в нее Христом сила духовного самораспятия, смирения и любви есть не только отрицательное начало, обусловливающее собой церковную свободу, но и начало положительное, воздействующее на общественную жизнь. Скажем более, по учению христианской религии, эта сила благодатной жизни, исходящая из личного подвига, есть не только самая действенная в общественной жизни, но и единственная, которая может улучшить жизнь общественную не по-видимому только, но по существу, тогда как всякое иное начало воли естественной, не оторвавшейся от себялюбия ветхого человека, никогда не может водворить на земле истинной правды. Последняя мысль раскрыта в книге Екклесиаст, где Соломон исповедует от лица целого человечества тщету своих предприятий. Старался он водворить на земле правосудие – но вот беззаконие, правду – но вот неправда (см. Еккл. 3, 16); с горечью разочаровывается он во всех своих намерениях и признает, что кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать (Еккл. 1, 15). Естественные мирские средства деятельности, которые автор названной книги считает единственными для влияния Церкви на общественную жизнь, могут только изменять внешние формы жизни, но ни исправить человеческих сердец, ни переменить общественных нравов. Как слепых сделать зрячими и хромых ходячими или пустыню цветистым садом не может естественная сила, так и людей сделать добрыми. А может, все это лишь сила новой благодатной жизни, то Христово духовное самораспятие, которое нам открывается со дня Его крещения. И к этому-то дню явления новой жизни Церковь применяет древнее обетование: Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс; великолепно будет цвести и радоваться, будет торжествовать и ликовать… Укрепите ослабевшие руки и утвердите колени дрожащие; скажите робким душою: будьте тверды, не бойтесь… Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь; ибо пробьются воды в пустыне, и в степи – потоки