Со щитом или на щите Александр Кучаев

© Кучаев А. К., текст, 2024

© Геликон Плюс, макет, 2024

Победить или погибнуть со славой.

Девиз Древней Спарты

Удар Корунфеева я пропустил на третьей минуте боя. И через сорок одну минуту после окончания встречи с полковником Лошкариным, как я, сам не зная зачем, подсчитал несколько позже.

– Идите прогуляйтесь по Москве, – сказал полковник, закончив излагать основные детали опасного дела, которым нам довольно скоро предстояло заняться. – Что вы будете сидеть здесь! – он глазами и кивками головы влево-вправо показал на стены явочной квартиры, которая должна была стать временной базой расположения нашей «крамольной» группы. – Только ни во что не встревать; помните, для чего мы собрались. Каждый должен быть в целости и сохранности и готов к любому развитию событий. До вечера все свободны.

Мы с Михаилом Болумеевым вышли первыми. Не спеша прошлись по улице и только остановились поглазеть на роскошную витрину какого-то магазина, как к нам подошёл юнец лет шестнадцати, прилично одетый, деланного представительного вида и сказал:

– Господа, не желаете ли посмотреть нелегальный бой без правил? Выступает сам Елизар Корунфеев по прозвищу Дровосек, многоопытный, непобедимый, не проигравший ни одной схватки. Зрелище будет весьма интересное, в первую очередь для личностей сильных, мужественных, прошедших огонь и воду и не боящихся вида крови.

– А что, разве так можно? – спросил Михаил. И посмотрел на меня, ожидая моей реакции. Я поджал губы и вскинул брови, выражая тем самым своё недоумение. Нам было удивительно, что людям с улицы, каковыми фактически мы являлись, можно вот так запросто попасть на такое представление.

– Можно, – ответил молодой человек, по всей видимости, только-только начинавший в сфере деловой активности. – Но только с условием, что заплатите мне. И контролёру на входе тоже. Спортзал с рингом совсем рядом. Начало через четверть часа.

Озвученные суммы платы за посещение экстремального зрелища показались нам вполне приемлемыми.

– Ну что, сходим? – сказал Михаил, обращаясь ко мне. – Узнаем, чего так жаждет столичная общественность.

– Давай поглядим. Надо же как-то провести время.

– Идёмте, я провожу, – проговорил юный делец. – Только плату вперёд, пожалуйста.

– На, держи, – бросил я, вручая ему деньги.

Так мы оказались в спортивном зале, где проходили поединки, официально запрещённые, по сути, подпольные.

Во втором раунде Корунфеев, он был левша, коронным левым крюком уложил своего противника на пол, а когда тот упал, обрушил на него дополнительную серию яростных размозжаюших ударов – под восторженный вой зрителей, от которого сотрясались стены.

– Что он делает! – с болью в голосе воскликнул парень, сидевший рядом с нами. Он вскочил на ноги и, взмахивая сжатыми кулаками, закричал:

– Рефери, останови Дровосека! Останови, чёрт бы тебя побрал!

Но его беспомощный глас потонул в ликующем хоре любителей жестоких расправ.

– Знакомый, что ли, твой? – спросил Михаил у парня, имея в виду поверженного бойца.

– Да это Димка Рябцев, – плачуще ответил тот, – вместе учились в одном классе. Мать у него тяжелобольная. Решил через бой зашибить деньжат на её лечение. Только куда ему против Дровосека! Тот на десять кг тяжелее его и во стократ опытней и мощнее. И не заработал ни гроша, потому как победителю – всё, а побеждённому – ничего, и покалеченным вдобавок сделается.

Бесчувственного Рябцева положили на носилки и унесли. Где-то в одной из смежных комнат ему окажут необходимую медицинскую помощь, и всё будет хорошо. Так заявил рефери. После чего он обратился к залу и спросил, кто ещё из присутствующих желает выступить против Дровосека и тем самым продлить всеобщее развлечение?

Ответом было робкое молчание. Никому не хотелось оказаться перед безудержным натиском неодолимого бойца.

– Давай я попробую, – тихо проговорил Михаил, взглядом испрашивая моего согласия. – Хочется уделать эту мерзавчину. Как остервенело добивал он несчастного, жесть просто, мороз пробирал по коже.

– Нет, Миша, – тихо же, вполголоса ответил я, – ты не справишься.

– Тогда ты выйди.

– Да ты что! Забыл, что сказал Лошкарин: ни во что не встревать, быть в целости и сохранности. А если Корунфеев угрохает меня! И с каким видом я тогда явлюсь перед полковником?

– Не угрохает. Выйди, сделай его, у тебя получится, должно получиться.

Я подумал немного, и когда рефери в очередной раз бросил клич: «Прошу, господа, кто желает на ринг?!» – встал, поднял руку и направился к огороженному помосту.

Зал встретил моё художество – сумасшедшее, по всеобщему, как я понял, убеждению, – опять же бурным ликованием, ибо предстояло насладиться не просто новой порцией сногсшибательного развлечения, но и в сопровождении серьёзных телесных повреждений сокрушённого бойца, должно статься, и обильного кровопускания.

Корунфеев был на полголовы выше меня и тяжелее килограммов на семь-восемь. Предыдущая схватка не изнурила его, а только разогрела, и он кипел энергией и страстью к новым движениям и нанесению беспощадных ударов.

Я попрыгал с полминуты, помахал руками и врезал в пустоту, по воображаемому противнику, серию стремительных прямых и боковых, чтобы тоже размять мышцы и подготовить весь организм к активной работе.

Зал ревел от восторга, созерцая нашу ожесточённую рукопашную с применением борцовских приёмов и ударов руками и ногами. Минута боя, вторая, третья… и тот самый левый крюк мне в челюсть справа.

Перед глазами сотряслось и потемнело, секунды три или четыре я был в нокдауне, в состоянии настоящего грогги, но у меня хватило соображения и сил показать вид, что со мной всё в порядке. Я улыбнулся во всю ширь лица, рассмеялся беззвучно и сделал несколько быстрых шагов назад и в сторону, чтобы уйти от последующих ударов, которые уже готовы были обрушиться на мою голову и корпус.

– Карузо, держись! – донёсся отчаянный выкрик из зала. Это Михаил, забывшись в азарте, назвал меня по прозвищу. – Не сдавайся, уделай эту суку!

Я и не собирался сдаваться. Ещё шаг назад и в другую сторону. В голове наконец прояснилось. Фигура противника, его лицо, жестокие устремлённые глаза со зрачками, как у ядовитой мамбы, оградительные канаты и ринг в целом приняли чёткие, устойчивые очертания. Явственно донёсся плывший до этого шум беснующегося зала, через который пробивались отдельные истошные выкрики.

Уклон от очередного крюка в голову, и… мой встречный боковой правой свалил Корунфеева на помост. Последовавший затем удар – со всего маха – ногой в область носа и зубов окончательно добил его; это было наказанием за избиение уже беспомощного Дмитрия Рябцева.

Возле физиономии противника, лежавшего на боку, растеклась тёмная лужа крови, хлынувшая изо рта. Видимо, у Дровосека был поранен язык.

Зал взорвался таким исступлённым рёвом, какого раньше я никогда не слыхивал. Дамы визжали, подпрыгивая и размахивая платочками и шляпками. Мужчины яро рычали, вскочив с мест и топая ногами. Все жаждали именно крови, и она полилась в изобилии.

Однако немало было и тех, кто сделал многотысячные долларовые ставки на Корунфеева и потерял их; лица таковых были хмуры и озабочены.

Рефери поднял мою руку вверх, повернул меня во все стороны, представляя людям, алкавшим жуткого зрелища и в полной мере получившим его, и объявил меня победителем. Кажется, именно так происходила церемония моего представления; в неостывшем ещё запале я не обратил внимания на подробности.

Когда мы с Михаилом покидали зал, Дровосек только начал приходить в сознание. Главным для него было то, что он остался жив и серьёзно не изувечен. Удар ногой всё же не был сделан в полную силу; в последнее мгновение перед соприкосновением свода стопы с его лицом я немного сдержал себя, иначе человек мог быть убит.

Гонорар, который мне вручили вместе с красиво оформленной плотной полиэтиленовой сумкой, был довольно значительным: это были три толстенные, связанные алым шнуром стопки баксов, ещё пахнувшие типографской краской.

Михаил был вне себя от восторга и только что не приплясывал.

– Ну, Карузо, как ты сделал его! – ликующе приговаривал он. – Как этот Дровосек летел на пол, как шмякнулся со всего маха!

Прежде чем уйти, я заглянул в бокс, куда унесли Дмитрия Рябцева. Понурив голову, он сидел на кушетке, обтянутой коричневой клеёнкой.

Женщина-врач лет сорока с усталым задумчивым лицом, оказавшая ему помощь, стояла у стола и складывала в саквояж медицинские принадлежности. Подождав, пока она уйдёт, я подвинул стул и сел напротив парня.

– Как чувствуешь себя? – спросил я у него.

– Сейчас – терпимо, – несколько виновато ответил тот, посмотрев на меня и поняв, что мне можно довериться. – Врачиха такая заботливая попалась. Всё приговаривала: «Потерпи, милый, скоро пройдёт, и тебе будет легче, потерпи». Руки у неё такие тёплые, нежные.

– Больше не участвуй в этих боях без правил, Дима. Иначе тебя сделают калекой.

– Да понял я уже. Плохо, для матери ничего не заработал.

– А что с твоей мамой?

Парень ещё больше понурился. Во взгляде его прочиталось беспомощное отчаяние.

– Операция ей нужна серьёзная. А она денег больших стоит. Где только взять их…

– Деньги не проблема, – ответил я и, достав из сумки две стопки только что заполученных шуршиков, сунул их в руки незадачливому бойцу. – Вот, держи. Надеюсь, этого хватит для оплаты операции и последующего лечения.