Меня не покидали мысли о генерал-майоре Храмове, которого нам надлежало спасти от гибели, предначертанной ему высокими функционерами.

Около месяца назад военный суд, состоявшийся в Ольмаполе, приговорил его к десяти годам заключения. По сфабрикованному, как я уже упоминал, обвинению в финансовых махинациях.

В моём представлении вся государственная машина обрушилась на возмутителя спокойствия, надумавшего вынести сор из избы.

Уголовное дело на генерала было заведено спустя недолгое время после того, как он предпринял решительные действия по разоблачению армейских мошенников с большими звёздами на погонах, высших офицеров, наделённых широкими полномочиями и расхищавших многомиллиардные суммы.

На украденное строились дворцы заграницей, преимущественно в Европе и Северной Америке, покупались самолёты, яхты, способные бороздить океаны, заводились роскошные любовницы, словом, налаживалась замечательная райская жизнь, наполненная удовольствиями и снобизмом.

Инициаторами судебного процесса над Храмовым и стали те самые военные чины, которых он обвинял в обогащении на казённых деньгах.

Даже будучи осуждённым, генерал продолжал оставаться опасным для участников хищений. Все они могли жестоко пострадать за провёрнутые ими финансовые аферы. Крушением служебной карьеры, отъёмом накопленных средств, а кому-то и посадкой на длительные сроки. Такие примеры не были редкостью. Обычно это происходило, когда расхитители действовали самостоятельно, без ведома более высоких должностных субъектов, от которых во многом зависели, и не делились с ними наворованным.

Поэтому – по информации, полученной Лошкариным из достоверных источников, – его намеревались убить на другой день после этапирования в колонию строгого режима «Полярный медведь», расположенную на северо-востоке Сибири, недалеко от базальтового плато Путорана, по другую, левую сторону нижней части Енисея. Убийство должно было выглядеть как несчастный случай, и всё для его совершения было приготовлено.

«Полярный медведь» – это зэковский лагерь, в котором мы с Михаилом Болумеевым в своё время отбывали наказания по суду. Он – за разбой, а я – по ложному обвинению в попытке изнасилования несовершеннолетней девушки. И якобы за нападение на полицейских при исполнении ими служебных обязанностей. Хотя на самом-то деле блюстителей порядка я уложил, лишь защищаясь от них, когда они набросились на меня с резиновыми дубинками во время следственного действия в допросном помещении.

Так что обычаи «Полярки», как зэки называли это распроклятое место, были нам хорошо известны.

Убить заключённого тамошние тюремщики (или по их приказу козлы, то есть зэки, которым администрация лагеря давала власть над другими зэками) могли походя и самым изуверским способом, без малейших последствий для них самих, что и происходило неоднократно за годы моего пребывания на зоне.

Задача нашей команды – или группы – состояла в том, чтобы упредить убийц, освободить генерала и переправить его в безопасное место, недосягаемое для карательных органов.

За некоторое время перед отправлением в Ольмаполь мы, пять человек, собрались на московской явочной квартире и обсудили план предстоявшей операции.

В тот день я и Михаил прибыли из Канады по полученному мной извещению от Лошкарина, состоявшему из нескольких слов: «Прилетай. Срочно. Треба твоё содействие». И через пару часов после прибытия узнали о сути намеченного дела: что для выполнения его придётся ехать ещё дальше, на восток, в Сибирь и что, как я и ожидал, оно полно рисков для жизни.

А накануне мы с моей женой Наташей – Натальей Павловной Веряниной, талантливейшей художницей, известной на всём американском континенте, – должны были приехать к Болумеевым в гости. Между нами была договорённость, они ждали и готовились к встрече. До этого ни мы у них, ни они у нас ещё ни разу не бывали.