– Да ладно корить себя; нормально всё получилось на ринге. И в любом случае ты никак бы не пострадал, мне ли не знать твои бойцовские способности – ещё с «Полярного медведя». Сколько раз ты усмирял разных костоломов – новоприбывших дурачков, пытавшихся наехать на тебя.

Вечером мы вернулись на явочную квартиру. Перед тем как войти, я сказал Михаилу:

– Глянь, как у меня с морденцией, всё в порядке?

Он изучающе оглядел мою физиономию.

– Вроде справа на челюсти есть припухлость с краснотой и синевой, но почти незаметно. Если не знаешь, что был бой, не обратишь внимания.

В постели, едва я закрыл глаза, передо мной вновь нарисовалась концовка дневной встречи с полковником Лошкариным.

– Вопросы есть? Вопросов нет.

Этими крылатыми словами из кинофильма «Белое солнце пустыни» полковник закончил изложение дела, связанного с судебным произволом над генералом Борисом Александровичем Храмовым, лживо обвинённым в коррупции и прочих мошеннических делах, одним из моих бывших командиров в войне на Ближнем Востоке. Лучшим едва ли не из всех, кого я знал.

По боевой доблести и умению найти выход из самой критической ситуации его можно было сравнивать только с Лошкариным.

Вопросов было множество, но все они не имели практического значения.

Например, могло ли совершиться самоуправство над Храмовым в действительно правовом государстве? В той же Канаде, допустим, где я проживал несколько последних лет. И отвечал себе, что в этой стране даже отдалённо ничего похожего на такой произвол не было бы.

Или – почему в защиту генерала не выступили его начальники, которые наверняка знали Бориса Александровича как безукоризненно честного человека? По слабости характера своего не защитили, из-за трусости? Или потому, что они в числе многих других должностных лиц тоже занимались расхищением денежных средств, выделяемых на развитие армии, и у них самих рыльце в пушку?

Мысли об этом так и роились в голове, лишая сна и вызывая приступы нестерпимой злобы к происходившему беспределу.

Усилием воли я отогнал фантасмагорию с генералом, и на смену ей пришёл ещё один эпизод минувшего дня.

– Пожрать бы, – сказал Болумеев, подойдя ко мне после встречи с полковником. Я непонимающе посмотрел на него, не способный сразу вникнуть в его слова, а он, немного кривляясь, добавил с южным акцентом и характерными искажениями: – Есть, панимаешь, дарагой, охота.

Вот у кого на уме одни только естественные потребности: пожрать, поспать, дерябнуть при удобном случае – всё без каких-либо мучительных раздумий и угрызений совести.

– На первом этаже есть неплохая кафешка, – услышав его, проговорил Глеб Фролов, тоже участник встречи нашей группы. – Там можно перекусить. И цены божеские. Если что, я с вами. Хотя нет, мне надо успеть по одному адресу; меня ждёт там одна красотка.

Однако в кафешку эту мы так и не заглянули.

– Давай прогуляемся вперёд, – сказал я. – Подышим московским воздухом.

– Ладненько, пошли, – сказал Михаил. – Но потом – по двойной порции самого вкусного-превкусного. О’кей?

– Гут.

Мы вышли на улицу и в итоге оказались в вышеупомянутом спортзале, где проводились бои без правил и где я заработал кучу денег.

Мы с Михаилом Болумеевым ехали в одном купе плацкартного вагона – седьмого. А в шестом, через вагон-ресторан, находились наши товарищи по команде, бывшие собровцы капитан Тимофей Зуев и лейтенант Глеб Фролов.

Местом нашего прибытия был Ольмаполь. Город, в котором я родился и вырос и который во многом определил мой жизненный путь, включая осуждение на пятнадцать лет колонии строгого режима. Туда же в тот же день утренним авиарейсом должен был прилететь и наш старшой, полковник в отставке Дмитрий Иванович Лошкарин.