Чтобы ты себя сам не стремился спасать».

Плач упал за окно, где две тысячи лет

Неодимовый крест Вельзевула пленять

Рвался, там горел серп сорняком, как валет.

Он вдруг стал Гавриилом, смотрящим в меня.

И Архангел влетел, крылья ранив о гать,

Он склонял свою длань к рыхлой коже, ко лбу,

А другой наставлял «Парабеллум» на рать,

Поясняя: «Добро есмь враждебность греху».

И, когда свою длань он на лоб наставлял,

Жилы, мысли и сны наполнялись Его

Мемуарами прошлого: мир увядал

От войны, от кровей, от утрат и оков.

Он сказал: «Теперь ты, расплатившись душой,

Будешь вечно нести за собою народ!» —

И исчез, и пропал, и померк, и ушёл,

Только иволги свист освещал небосвод.

Оглянувшись вокруг, я, как с сини прозрел:

По дороге влачился смородины лист,

Рваный купырь и мёд виноградных гроздей,

Медный волхв в небесах, соловья кучный свист,

Изб туманная пядь в самородном лугу,

Мятный кладезь елей и прохлада костров.

Пестрый дятел, мясистая снедь на суку,

И туман, заключающий землю в острог.

Я прозрел, и семья не казалась чужой.

Ведь за правду небес я обязан ей всем.

Прежний взгляд отдавался на сердце виной:

«Что я взращивал? Ненависть, боль и, посем,

Мне раскаяния миг и избыточность слёз,

Благодарность внесли, чтоб берёг, как Грааль».

Я всё шёл, а за озером чудился Плёс,

Колокольня, Голгофой стяжавшая даль,

Эхо прошлой войны, чуткий шепот свечей.

Я вздохнул и пошёл в новый мир неспеша.

Я не спал сорок дней, сорок долгих ночей,

Но теперь я с Тобой. Будь Ты свята, душа!

Хорошо, когда Русь окунает в свой сад,

Грозной топью полей уводя в небеса…

Я обязан работать, быть этому рад

И молчать, и молчать, и молчать. До конца!

16.04.24.

Все кончено, под утро не увидимся.

Последний луч, краснеющий над облаком,

Фальцетом мне зарю споёт неискренне…

Он воет, как подбитое животное.

Все кончено. Теперь в свободной пропасти

Парит душа и праздной неизвестностью

Раскручивает жалобные лопасти

Пустой и необъятной жизни тщетностью.

Разумней было шлюхой, тварью, сукою

Тебя назвать, но ум привык быть жалостней.

Лишь Отче-Авве тихой ночью-ступою

Меня придёт толочь (Мне станет радостней!).

Лишь ловкий сон, разрушенный сомнением,

В последний раз вскричит, как было здорово.

Ещё слеза, под гильотиной времени

Не ставшая сухой, шепнёт: «До скорого!»

Все конечно… Лазурь нативно бросится

На море, на причал; и под подушкою,

Проснувшись, я открою то «сваровское»,

Что было для тебя простой игрушкою.

Еще одной. Еще в коробке с бывшими

Я посижу, роса стекает каплями.

Мне всё равно. Лучи танцуют с крышами.

Мы все умрём, зачем грустить, не правда ли?

10.12.23.

Посиди хоть немного ещё со мной.

Мы увидимся в море цветов анчая,

Но до этого – больше Аврор встречая,

Чем две армии пуль, две души укрой.

Посиди хоть немного ещё со мной,

Пока уст махаон по жаре влачится.

Я глоток сохранил, но не дал напиться,

Так побудь хоть немного ещё со мной.

Мы увидимся в море цветов анчая,

Превосходней подобной денницы нет.

Начерти двусторонним кольцом завет —

И мы встретимся в море цветов анчая,

Но до этого – больше Аврор встречая,

Чем субтильный в пустыне камней Иисус,

Обнажённые дети без строп, рейтуз,

Выйдут в белое, смерти не замечая,

Как две армии пуль. Две души укрой,

Дабы старостью пред нам в любви согреться.

Будет больше за нами октав и терций,

Чем в двух армиях пуль, чем слогов в «укрой».

Посиди хоть немного ещё со мной.

Мы увидимся в море цветов анчая,

Но до этого – больше Аврор встречая,

Чем две армии пуль, две души укрой.

17.03.25.

Я ходил в заколдованном сквере,

Мне мерещился яблочный сад.

Тихо плакали трассеры в небе

Чёрным золотом, как Самарканд.

Ни в любви, ни в семейном участии