– Ваш Аркадий много о себе думает, – фыркнула Эмма, – и какую же я могу тут разглядеть фигуру, когда мальчик в платье.. Святые апостолы… В лучшем платье Инги.

– Посмотрите сами, матушка, – отец Флориан сбросил с Койта шляпку и потянул было платье вверх, желая разоблачить мальчишку прямо здесь же, в передней, но Эмма закричала:

– Нет! Нет, не трясите здесь! В нашем доме этот мальчик окажется только через ванную! – и она показала длинным указательным пальцем правой руки на дверь в конце коридора.

– Но послушай, Эмма, – преподобный неожиданно перешёл на «ты», – ребёнку сперва надо хотя бы дать хоть что-нибудь перекусить.

– Знаете что, преподобный, – Эмма на «ты» переходить не желала, – этот ребёнок за свою жизнь голодал достаточно, и может ещё полчаса потерпеть, и принять пищу в чистом виде…

Койт послушно пошёл в указанном направлении. Но в коридоре он обернулся:

– Спасибо вам, Флориан…

– Для тебя он преподобный Флориан, и никак иначе, – строго сказала матушка, провожая Койта в ванную, с таким видом, будто вела его на эшафот.

***

Ванная была светлым помещением. В ней находилось большое окно, на две трети по высоте занавешенное белыми, плотными шторками, спасавших купающихся от случайных взглядов с улицы. Кроме того, и сама ёмкость ванной была отгорожена ещё одной капроновой шторкой.

В дальней стене ванной имелись ещё две двери. Дом всё больше напоминал Койту лабиринт встроенных друг в дружку комнат.

Платье было снято и помещено Эммой в герметичный пакет. Такая же участь ждала и шляпку. Оба предмета были унесены в одну из комнаток напротив, где Койт заметил грандиозных размеров постирочную машину-автомат. Остальную одежду Койт по приказу матушки просто сбросил на пол. Прежде чем пойти к самой ванной, Койт, уловив кивок хозяйки дома, посетил вторую примыкавшую комнату, где оказался санузел.

Эмма откинула капроновую занавеску, и Койт увидел внушительных размеров акриловую ёмкость. Он слегка усмехнулся, представив в ней преподобного в образе китозавра, что водились в Тёплом Океане у берегов Диких Островов. Но самому Койту поплавать не пришлось. Матушка, отрегулировав температуру поступающей воды по своему разумению, позволила налиться ей только до пупка мальчишки, сказав:

– Ну что ж, вставай, крысён… Прости, мышонок, попробуем тебя отмыть…

– Я прекрасно способен помыть себя сам.

– Ну ладно, продемонстрируй, – Эмма протянула Койту намыленную мочалку, – на левой руке, продемонстрируй…

Койт пожал плечами, намылил левую руку и смыл мыло водой. По его мнению, этого было вполне достаточно. Матушка усмехнулась и вдруг схватила Койта за руку, приблизила к себе и свободной ладонью потёрла его левое предплечье. Койту было не больно но неприятно, а из-под ладони Эммы вылезали неприятного вида тёмно серые катушки, будто он сбрасывал кожу. Стало понятно, что пока все эти многолетние наслоения не будут удалены, матушка вряд ли успокоится. Койт поднялся, отдал мочалку хозяйке дома и приготовился терпеть экзекуцию.

– Наверное, так отмывают беспризорников на консервном заводе, когда готовятся разложить их по банкам – сообщил он Эмме.

– Что за глупость ты несёшь! – Эмма закончила с его грудью и животом, и повернула Койта спиной к себе.

Койт, пока отмывался его хребет и лопатки, подробно изложил теорию изготовления консервов из отловленных хлыстами беспризорников, вызвав у Эммы возмущение вперемешку со смехом:

– Какой бред поселился у тебя в голове! Республика ведёт войну. Ты мальчик, а значит будущий солдат. А девочка – она вырастит и родит новых мальчиков, новых солдат, и какая, святые апостолы, разница беспризорники вы или семейные дети. Республика любит и дорожит вами. Моли Господа, чтобы война закончилась до того, как ты станешь взрослым, но если нет – ты будешь защищать нас. А если наступит мир – ты будешь восстанавливать то, что разрушено. И ловят вас вовсе не на консервы, а чтобы поместить вас в училища, где сделают из вас настоящих людей.