Дабы быть ближе к народу и пастве, преподобный Флориан шестой дом, улучшенной планировки, с медной крышей и затейливыми окошками с тонкой работы кованными решётками, возвёл для своей семьи. А надо сказать, что нехцианские священники целибат не одобряли, семьи имели большие, дружные, с довольно доброжелательными отношениями между домочадцами, где часто всем верховодили матушки. Так вот, дом преподобного окнами фасада выходил на площадь и, по задумке, впоследствии должен был стать скромным флигельком собора.

Именно в этот особнячок и был препровождён Койт, как вы уже догадались, самим отцом Флорианом.

***

Когда парочка поднялась на крыльцо, преподобный трижды перекрестился и трижды же поклонился. Он глянул на Койта, очевидно думая побудить его повторить вслед за собой положенные жесты богопочитания, но Койт в женской одежде мог оскорбить сиё действо, поэтому ограничился просто лёгким пинком со словами:

– Пожалуйте в нашу обитель, отпрыск безбожный…

Вот так Койт, сам того не желая, начав день в сыром убежище, по вине ли святого провидения, а может по прихоти вырвавшегося на волю бесёнка, ближе к полудню оказался в лоне святой церкви, да не просто в какой-нибудь богадельне, а в жилище иерарха.

Дом начинался с передней и лестницы, ведущей на второй этаж. Лестница была винтовая, чугунная, довольно узкая. Узкая настолько, что Койту даже было интересно поглядеть, как его спаситель сумел бы по ней подняться. Впрочем, Койт тут же понял, что подниматься по лестнице было совсем необязательно, так как рядом с ней виднелись явно створки лифта. Слева в переднюю вела двухстворчатая дверь, а справа, вдоль двух окон, шёл короткий коридор с одной боковой дверью и дверью в конце коридора. Священник набрал в грудь воздух, будто бык, что вот-вот замычит на всю округу, но неожиданно ласково и тонко заголосил:

– Матушка Эмма! Вы нам тут нужны… Матушка Эмма.

Громко цокая каблучками, по винтовой лестнице быстро спустилась заранее встревоженная немолодая женщина в коричневом же длинном платье.

– Смотрите матушка, какого пролетавшего мимо херувимчика я тут поймал для Аркадия…

Матушка, увидев Койта в платье и шляпке, похоже, была готова одновременно рухнуть в обмороке и разорвать прибывшую парочку на клочки:

– Ваше преподобие! Ну ладно там с херувимчиком… Но на кой ляд на этом крысёнке лучшее платье Инги.

– Иначе мне не удалось бы его быстро сюда доставить. Похоже, на этого херувимчика имели виды представители доблестной полиции.

– Я думаю, преподобный, вы во мгновение ока договорились бы с хлыстами, чтобы они оставили этого ребёнка вам. Вместо этого вы затеяли глупый маскарад, испоганили лучшее платье дочери… – Матушка приближалась, и Койт невольно сделал шаг назад, будто прячась за спасителем, а Эмма продолжала. – Я буквально вижу, как шевелиться это дорогущее, натурального хлопка платье от живности, которую носит этот крысёныш. Мне придётся стирать его в режиме кипячения, и краски поползут…

– А вы стирайте мылом в холодной воде, никакой живности на мне нету, и я не крысёныш, а мышонок, – дерзко отозвался Койт из-за спины священника.

– Подумать только, – почти закричала Эмма, – он ещё смеет подавать голос. А вы, преподобный отец Флориан, хоть и прожили со мной добрых три десятка лет, продолжаете поражать меня способностью совершать невразумительные поступки…

– Матушка, давайте не будем выяснять отношение в присутствии вот этого, – преподобный вытолкнул Койта к центру передней. – Вы посмотрите на выражение его лица, на его фигуру и пронзительный взгляд. Это именно тот типаж, что Аркадий ищет для херувима битых две недели.