Эмма потрепала Койта за волосы:

– Был у меня мальчик. Летал он ангелом на железных крыльях… Да так и улетел в рай…

Койт вдруг понял, что вот так в пузыри играла когда-то Эмма со своим сыном, который стал боевым лётчиком, и которого подбили где-то там, на западе, над Чёрными Холмами. Койт не знал, как надо утешать другого, и не нашёл ничего лучшего, чем просто поцеловать Эмму в костяшки правой кисти. Матушка тихо засмеялась, запустила пальцы левой руки Койту в шевелюру, ему даже стало немного больно, потом отпустила его волосы и, положив лицо на сложенные на краю ванной руки, близко-близко от физиономии Койта, затянула низким голосом тихую песню, может быть совсем так, как когда-то- когда-то она пела своему мальчику:

–А на косогоре

Шёлковые травы.

Приключилось горе,

Не найти управы.

С берега высокого

Вниз, к воде зелёной…

Подстрелили сокола

Пулею калёной.

А на босы ноженьки

Липнет смолка тонкая.

Есть на небе Боженька,

Да что, люди, толку-то…

Налетели аспиды,

А он не причём…

Не молилась разве ты

Ему горячо?

А по косогору

Кубарем мой маленький.

Убегал до бору,

Утекал от маменьки.

Пой же чёрный скворушка.

Стреляны мы пушками…

Эх, багряна горушка –

Слёзки всё кукушкины.

Одинокая слезинка скатилась на кончик острого носа матушки и капнула в пену. Эмма тотчас резко поднялась со стула и сказала прежним строгим голосом:

– Ладно, ты тут ещё поплещись, но не смей заливать водою пол. Пойду принесу полотенец… Да и одеть на тебя что-то надо, не голышом же тебе по дому разгуливать.

***

Матушка вышла, прикрыв плотно дверь, а Койт пустил ещё один пузырь пены к потолку, смотря, как он переливается радугой. Вдруг дверь в ванную комнату начала медленно открываться, потом резко расхлопнулась и на пороге с воплем: – Та-да-дам! – застыла в позе руки в боки здоровенная девчонка лет пятнадцати с лицом отца Флориана.

– Вот ты и попался, херувимчик – Усмехнулась взрослая девчонка, – вот, Аркадий –то с тобой позабавится…

Слева из-за взрослой девчонки показалось лицо девочки помладше, по-виду ровесницы Койта. Мальчишка понял, что это та самая Инга, в платье которой его нарядил отец Флориан. Эта девочка не произнесла ни звука, просто медленно достала откуда-то из-за спины плотный, литой кулачок и показала его Койту, сжав при этом свои губки до узкой полосочки.

А с правого боку старшей сестры выскочила пигалица лет шести от роду, и, тыча пальцем в сторону сидевшего в ванной Койта завопила:

– Ага! Смотри, Агата! Ему, значит, мамка налила полную ванную и с пеной, а мне она так купаться не разрешает!

Взрослая девочка, Агата, то есть, ответила мелкой:

– Потому что он, хоть и крысёныш, сидит себе в ванной спокойно, а не заливает всё вокруг, так что вода течёт из передней на площадь.

Мелкая не унималась, скидывая с ног сандалии и ринувшись вперёд:

– Я сейчас к нему залезу…

Но Агата ловко перехватила девчонку:

– А ты не боишься, Лизонька, подхватить от него что-нибудь в виде лишая?

Койт пришёл в себя и уже хотел сказать этим наглым девчонкам что-то грубое и обидное, но из коридора послышался крик матушки:

– И что это значит? Что вы тут за парад невест устроили?

Удар полотенцем пришёлся в широкую спину Агаты. Девчонки захохотали, побежали прочь, а Эмма закрыла за собой дверь.

– Вот ты и познакомился с моими бандитками, – сказала она торопливо вылезавшему из ванной Койту.

Мальчик тщательно вытирался, а Эмма смотрела на него так пристально, что Койт даже прикрылся, засмущался.

– Вот одного я не пойму, – рассуждала вслух матушка, – вот как может быть у ребёнка, живущего по подвалам да подворотням такое нежное тело. Где же твои шрамы, синяки, прыши, опрелости хоть какие-нибудь. Ты и вправду херувимчик какой-то…