Профессор удивился не меньше моего.

– А ты кто такой, щенок?

– Я Богдан Кравченко, студент. Я украинец! Я не жид и не москаль!

– А здесь ты что забыл? Таких щенков в Киеве не мобилизуют, пока что. Тебе сколько лет?

– Семнадцать. Нас вместе с Давидом Артуровичем ночью задержали, за нарушение комендантского часа, – объяснил студент, со странной, какой-то безумной неустрашимостью глядя прямо в глаза профессору.

– А что же ты, педрила рыжая, ночью делал с директором на улице… – начал было снова заводиться профессор, когда дверь в класс распахнулась и в класс вбежал запыхавшийся офицер, держа в руках фуражку, так он спешил.

– Господин профессор, пойдемте во двор, там приехали эти.

– Кто?

– Ну, эти, хуюман раб воч или как их там. Ну, те, самые, короче, из Гааги что ли. В общем, вас господин полковник очень просит их встретить, про зверства русни в Буче им подробно рассказать, и все такое прочее.

Профессор с видимым сожалением опустил жирную руку с зажатой в кулаке метровой линейкой, окинул мрачным взглядом класс на прощание и вышел. Следом вышли все военные, последний из них захлопнул за собой дверь и провернул ключ с той стороны.

Тут же за свою парту решительно сел художник, все это время стоявший по стойке смирно, а мужчина в шелковом костюме рухнул возле доски на деревянный пол и начал там судорожно блевать прямо под себя, при этом жутко извиваясь всем телом не как человек, а как какой-нибудь смертельно раненый удав.

Я отвернулся, потому что смотреть на это было крайне неприятно.

Глава третья

Последующие полчаса опять прошли среди тихого нервного шепота, осторожных перебежек незнакомых мне людей от парты к парте и редких, но отчетливых всхлипываний кого-то особо нервного гражданина у меня за спиной.

Директору помог подняться и увел на последние ряды его верный рыжий ученик Богдан Кравченко, и он же потом вернулся, чтобы стереть классной шваброй с пола блевотину, после чего я зауважал его еще больше.

Потом меня сзади вдруг снова ткнул отверткой в спину электромонтер Стась.

– Эй, Михась, ты как там, живой?

Я повернулся к нему.

– Вроде живой, – легко отозвался я, неожиданно чувствуя даже благодарность к нему за сам факт обращения ко мне, как к действительно живому полноценному человеку.

Стась наклонился ко мне и очень тихо произнес:

– Пока европейские гуманитарные гамадрилы из Гааги в школе, надо сваливать отсюда. При них эти гниды стрелять постесняются. Наверное.

Я посмотрел прямо в его темные до черноты глаза и тоже шепотом спросил:

– Что ты говоришь? Зачем нам вообще куда-то бежать? Я уверен, что местные чиновники во всем разберутся и отпустят нас в ближайшее время. Мы же ни в чем не виноваты, верно? Президент Зеленский еврей, про это много раз упоминала наша пресса. Никакого фашизма на Украине быть не может, прекрати, пожалуйста, транслировать нарративы российской пропаганды. Или я ошибаюсь?

– Как-то ты быстро поглупел, хотя по морде даже не тебе съездили, а этому армяшке, – неожиданно весело отозвался Стась. – Я-то думал, ты уже все про нас понял.

Я хотел было рассказать ему про свое отношение к услышанному диалогу про визит в школу представителей Human Rights Watch, и что они, настоящие европейские демократы, конечно, нам сейчас помогут, в этом нет сомнений, но только я начал про это говорить, как он меня грубо перебил:

– Заткнись сейчас, Михась, пожалуйста. Я тоже это слышал, да все слышали. Но, поверь, мне насрать, что ты там про это думаешь. Важно то, что я в этой школе электрику делал год назад, халтурил, короче. Я тут все знаю, понял? Знаю, где главный коридор, где вентиляция, где подвал с генераторами. И сейчас мне нужен такой человек, чтоб не зассал в нужный момент. Тупо нужно дверь крепко придержать в одном месте. А потом вместе смоемся. И разбежимся, как в море корабли. Можешь потом дальше петь свои дебильные песни про демократию и прогресс, но только не мне.