Я опять тихо терпела боль, как будто всё повторялось: тогда с ногой терпела и ждала, и здесь терплю и жду, когда всё закончится. Наступило утро, я, конечно, ни секунды не спала, и моя родня тоже. Когда утром пришла медсестра и сняла повязку, она испугалась и сказала: «Срочно, срочно надо везти в больницу!»

В больнице всё было разрушено, но врачи приезжали со всей республики, чтобы помочь пострадавшим. Возле палатки, белой с красным крестом, было много людей. Меня отвезли туда, уложили на кушетку в палатке. Врачи окружили, суетливо сновали туда-сюда. Мама стояла рядом. Так как двери не было, врачи задернули штору из палаточной ткани и попросили маму подождать там.

Врач взял скальпель и сказал: «Надо потерпеть немного». Терпение – мой конёк, я уже двое суток терпела адскую боль. Всё было распухшее, залитое кровью, началось воспаление, загноение. Всё это нужно было чистить. Без наркоза, без обезболивающего… Боль была невыносимой. Я изо всех сил старалась терпеть, но не кричать было невозможно. Я пыталась приглушать крики, чтобы мама не услышала и не страдала, но всё равно всё было слышно.

Вскрыли раны, очистили и установили дренажи. Рядом лежали другие больные – место нашлось на полу, на тонких ватных матрасах, похожих на одеяла. Семь дней мы провели там с мамой и сестрой. Сестра большую часть времени была с мамой, иногда оставаясь у родственников. Все помогали друг другу, как могли, делились даже куском хлеба из гуманитарной помощи, поступавшей из разных стран. Еды всё равно не хватало, все чувствовали голод. Родственники, что могли, приносили еду – главное для них было, чтобы мы хоть как-то питались.

Каждый день люди старались укрепить свои импровизированные жилища из деревьев. Днём становилось безопаснее и теплее. Постепенно стало уютнее: появились матрасы и раскладушки – это был настоящий праздник! Спать стало гораздо комфортнее.

Я постепенно выздоравливала. Примерно через месяц я уже чувствовала себя значительно лучше. Страны, оказывавшие помощь, организовали поездки для сирот, лишившихся родителей. Детей отправляли в лагеря на 10—14 дней, чтобы помочь им психологически.

Некоторых детей отправили в Америку и Европу к временным приёмным родителям. Этим детям больше всего повезло: их любили, хорошо обеспечивали, и многие из тех, кто потерял и мать, и отца, остались жить у них навсегда.

***

Меня с группой отправили в Италию. Организаторы были из Армении и Италии. Наши армянские организаторы настояли, чтобы мы взяли с собой армянский лаваш и бастурму (вяленая солёная говядина). Они говорили, что это наша национальная гордость, и мы должны угостить Папу Римского. Армяне объясняли, что в Италии нет такого лаваша и бастурмы, и это угощение очень тронет сердце Папы.

Найти лаваш и бастурму оказалось почти невыполнимой задачей. Мы сами голодали, видели только зачерствевший хлеб, который не ели даже собаки. Мама и родственники с огромным трудом раздобыли лаваш и бастурму. Я не помню, как им это удалось, но точно помню, что мы сами ни кусочка не попробовали. Для нас это было бы вкусным лакомством, но мы берегли его для угощения самого важного человека.

Я не знала, кто такой Папа Римский, но понимала, что это связано с Богом.

Я бережно хранила лаваш и бастурму в чемодане. Нам, конечно, оказывали помощь, но еды постоянно не хватало. Нам доставались какие-то незнакомые консервы, а хлеб в пекарнях пекли из заменителей муки, поскольку пшеницы не было. В муку попадали бактерии из-за разлагающихся тел людей и животных. Чтобы уничтожить появившихся крыс, применяли сильно пахнущие ядохимикаты. Мука для хлеба из-за этого тоже пахла отвратительно и имела синеватый оттенок. Мы не могли есть такой хлеб и съедали только подгоревшие корочки, а синее тесто выбрасывали. Даже голодные собаки его не трогали. Запах и цвет этого хлеба навсегда врезались мне в память.