В больнице были рады, что меня нашли мои родные, но не все ухаживающие за нами люди радовались этому. Некоторые уже мысленно забирали меня к себе и считали, что я стану их ребёнком, и они с удовольствием будут ухаживать за мной.

В больнице как будто царила атмосфера праздника, ведь вся больница ждала, когда наконец-то появятся мои родственники. Через пару часов мои родные ушли, осталась со мной мама, а потом ещё и сестру привезли родственники. Мама с сестрой жили в палате около месяца. За это время мы сами ничего не покупали, да у нас и денег не было. Люди носили нам одежду, игрушки, еду, хотя я не помню, чтобы мама что-то ела за это время. Она была очень подавлена и очень грустная. Но всё это время мне не говорили, что отца и брата больше нет. Я ничего не спрашивала, так как всё чувствовала и без слов.

Отец с сестрой лежали в одной постели, но после землетрясения дедушка, который нашёл сестру, отца там не смог найти. Целый день он копал и копал руками, и отца нашёл только ночью, на восемь метров дальше, чем сестру. Отец получил удар в висок и, видимо, сразу скончался.

Много лет спустя мама сквозь слёзы рассказывала: он был светлый, без отёков, без изменения цвета, только на виске синяк. Видимо, эти самые цветы в металлическом ведре упали ему на голову, и от удара папа сразу скончался. Брата тоже очень долго искали, не сразу нашли. Брат задохнулся, он был очень отёкшим и синим. Если бы успели быстро понять, в какой части завала копать, если бы была техника, чтобы эти панели поднять, то, возможно, могли бы спасти брата…

Наконец-то меня выписывают из больницы. Целый месяц мы там пролежали. За это время добрые люди приходили и заботились о нас. Когда гипс сняли, они увидели, что пальцы на моих ногах скручены. Сказали, что могут поправить: «Можем сломать и заново ровно поставить гипс, но это будет ещё три месяца, пока всё заживёт». Мы, конечно же, не согласились, я уже очень хотела домой. Нас провожали с любовью, все плакали и радовались: с одной стороны, больше нас не увидят, с другой – наконец-то я буду дома. За это время маме было много предложений: предлагали квартиру, говорили, что она может остаться в Алаверди с нами, что все помогут. Но, конечно, мама не согласилась, и мы все хотели вернуться в свой родной город, хотя от города ничего не осталось, но в этом городе, в земле, лежали мои родные.

Конечно, дома у нас не было. Когда я вернулась в свой город, обнаружила, что во дворе дедушка и дяди поставили большую палатку. Тогда всем активно помогали из разных государств, нам досталась палатка, больше вещей особо не было. Из бабушкиного дома они вытащили одеяла и подушки, мы так и спали на полу. Было холодно, конечно. Мы одевались очень тепло, во всё, что было, и ложились спать. Дедушка топил печку, ночами не спал, всё время пытался поддерживать тепло.

Мы все – бабушка, дедушка, три тёти, два дяди, муж тёти и племянник, мама и моя сестра – жили в одной палатке, спали на полу и укрывались тонкими одеялами. Но мы грели друг друга своей теплотой – теплотой тела, когда обнимали друг друга, и теплотой души. Мы были очень близки, у нас у всех было одно горе. Каждый день все плакали. Моя бабушка плакала всё время в голос, пела и плакала: «Карлееееен Джаааааааан, вай балаааааа Джааааааан, им Карлееееен, им балааааааа, им Карлееееееен…» Она не могла смириться со смертью любимого сына.

Она больше всех любила старшего сына Карлена, моего отца. Она так любила его, что даже когда он женился на маме, не могла отпустить его жить отдельно. Даже когда мои родители переехали в свою квартиру, папа всё равно после работы приходил к своей маме, пока мы все не возвращались со школы и мама с работы.