Представив, как мама будет ждать меня в аэропорту, как самолёт приземлится, а она меня не увидит среди других детей, я поняла, что она этого не переживёт. Она только что похоронила моего отца и брата. Если она узнает, что я в итальянской больнице с ампутированной ногой, её сердце не выдержит. Я не могла согласиться на операцию.

Врачи пытались меня уговорить, но безуспешно. Я очень переживала за маму, и на следующий день мы должны были лететь домой.

Мой отдых за границей оказался печальным. Я не испытывала радости, и боль лишь усилила мою тоску.

Спускаясь с трапа самолёта, я чувствовала себя ужасно и совсем не могла ходить. Нога была так распухшая, что казалось, вот-вот лопнет, как надутый шарик. Кожа стала тонкой, тоньше бумаги.

Я собрала все оставшиеся силы и заставляла себя идти ровно, чтобы мама издалека не заметила, что я хромаю, и чтобы хоть немного сократить её страдания. Я шла и видела, как мама и тётя Валя ждут меня. Я улыбалась им, но с каждым шагом чувствовала, что вот-вот потеряю сознание.

Я подошла к ним, обняла и упала без сил. Мама и тётя Валя не понимали, что происходит. Я показала им ногу, они растерялись и стали суетиться, вызвав скорую помощь. Привезли меня в ортопедическую больницу Еревана, но там нам отказали – шёл ремонт, мест не было. Нас отправили в другую больницу. Дядя Манвел, тётя Валя и мама были очень взволнованы. Они останавливали проезжавшие мимо машины (такси тогда работали как частные извозчики), помогая мне идти, держа за руки. С одной стороны мама, с другой тётя Валя. Мне становилось всё хуже, началась рвота. Когда немного полегчало, мы остановили машину и поехали в другую больницу.

Когда мы подъехали к больнице, мне снова стало плохо. В приёмном покое нам сказали подождать врача. Медсестра ушла за врачом, в приёмной остались только мама, тётя, дядя и я. В этот момент без умолку звонил телефон. Медсестра ничего не слышала, никто не подходил. Звонок не прекращался, и я почему-то точно знала, что он для меня.

Я сказала дяде: «Ответь!», он ответил: «Как я могу? Я не имею права». Звонок продолжался. Дядя вышел из комнаты и позвал медсестру: «Кто-нибудь есть? Звонят!». Мы были на первом этаже, а медсестра поднималась на второй. Никто не спускался. Дядя всё же взял трубку, чтобы попросить перезвонить, но услышал: «Быстро возвращайтесь в ортопедическую больницу! Вас ждут врачи!».

Мы все удивились, но не стали ждать врача и медсестру, сели в такси и поехали обратно в ту больницу, где нас сначала не приняли. Когда мы подъехали, нас встретили с любовью.

Мы не понимали, что происходит.

– Эльмира, Эльмира, моя девочка! Я здесь, я помогу тебе, Эльмира, моя милая девочка!

– Клара! Клара, это ты?! О, боже мой!

Мы с восторгом бросились обниматься с Кларой…

Клару мы знали ещё с тех пор, как познакомились с Антуаном и Акопом. Клара была одним из добровольцев-волонтеров из Франции. Антуану было 23 года, он был молодым начинающим фотографом, приехавшим из Франции с благотворительным фондом, чтобы оказать помощь пострадавшим и задокументировать ситуацию.

На своих фотографиях он запечатлел ужасную картину нашей жизни. Когда я видела, как он снимает разрушенные дома, плачущие, кричащие, страдающие лица, я думала: «Как он может всё это снимать? Он же видит, как мы страдаем! Зачем снимать чужое горе?». Много лет спустя я поняла, что если бы не эти фотографии, мир бы не узнал о наших страданиях.

Антуан и Акоп, его друг, тоже молодой человек, лет двадцати пяти, – амбициозные парни, – решили как-то облегчить душевную боль детей. Антуан, прибывший из Франции, сразу же приступил к своей миссии в городе Спитак. Когда они развозили игрушки от Шарля Азнавура, помогая детям-сиротам, у них возникла безумная идея, казавшаяся практически невыполнимой: вместе с Акопом собственными силами организовать походы в лагерь на пять-семь дней в ближайшие города – Цахкадзор и Дилижан, где сохранилась прекрасная природа, не пострадавшая от землетрясения. В этот список попала и я.