– Нашли! – с воодушевлением кивнул Девятов. – Немножко неживого, правда, но нашли. В общем, дожевывай скорее, Степан Егорыч, и в Горки едем.

--

[1] Марка швейцарских часов.

[2] Добрый вечер, прекрасные дамы (фр.).

12. Глава одиннадцатая

Это действительно был Леонид Боровской, сомневаться не приходилось: личность подтвердил Рейнер, который нашел тело и который теперь стоял поблизости, угрюмый и задумчивый. Молодой человек был убит выстрелом в грудь, а потом тело попытались укрыть, сбросив в воду. Причем подошли к задаче весьма серьезно – к ногам Боровского была привязана веревка с оборванным краем, вероятно, к ней крепили камень, чтобы тело не всплыло.

– Здесь есть поблизости мост или что‑то подобное? – хмуро спросил Кошкин у Рейнера.

– Нет, озеро хоть и глубокое, но небольшое совсем – моста здесь никогда не было, – отозвался тот. Помолчал и добавил: – Утопить тело могли, только отвезя его на середину. В лодке.

Кошкин не ответил ему. Он был еще мрачнее и сосредоточеннее, чем обычно, – того, что найдет своего главного подозреваемого убитым, он никак не ждал. Это полностью рушило его схему: любовник убил мужа – это еще можно понять, но кому, черт возьми, понадобилось убивать и мужа, и любовника?!

Кошкин поднял глаза и тотчас встретился взглядом с графиней. Она‑то что здесь делает? Та вовсе не выглядела напуганной и, кажется, прислушивалась к каждому их слову.

Впрочем, заметив недовольство Кошкина, Раскатова тотчас тихонько сказала:

– Я буду в доме, в библиотеке, если понадоблюсь.

Удерживать ее никто не стал, а вслед за графиней сразу ушла и ее подруга, Гриневская, хозяйка дачного поселка. Кошкин так и не успел ее допросить, но собирался это сделать в самое ближайшее время.

Девятов кашлянул, привлекая к себе внимание, и вполголоса одному Кошкину сказал:

– Я успел изучить следы, которые мы собрали в лодке днем, – на днище именно кровь, и ничто иное. А на древесине, напомню, синие нитки. Такие точно были на пороге террасы.

А Боровской меж тем одет именно в синий сюртук. В лодке и на пороге террасы убийца оставил не свои следы, а жертвы. Еще одной. Боровской стал свидетелем убийства графа, за что и поплатился.

Была глубокая ночь, а где‑то меж соснами небо уже розовело восходом. Люди Кошкина пытались осветить пустынный берег масляными лампами и даже с упорством – по его приказу – искали в траве новые следы… Но он сомневался в успехе предприятия. Слишком темно. Да и что здесь осматривать, если тело вытащили из воды, а убили Боровского явно в другом месте.

– Михаил Алексеевич, проследите, чтобы труп доставили в Петербург, в прозекторскую, – распорядился он. – Мне нужно знать, из одного оружия убиты граф и Боровской или нет… Покамест все. Выполняйте.

Девятов кивнул и с сомнением спросил:

– Вы, стало быть, в Петербург не едете?

– Мне нужно Гриневскую допросить, пока она здесь.

Однако не успел Кошкин сделать и шага, как его окликнул Рейнер:

– Степан Егорович, могу я побеседовать с вами наедине? Это важно.

После недолгой заминки Кошкин кивнул, понадеявшись, что Гриневская его все же дождется, и они с Рейнером отошли от остальных. Рейнер даже настоял, чтобы они покинули этот участок берега, отгороженный валунами, и вышли к той скамейке, где днем Кошкин допрашивал сестру Раскатовой.

А теперь на этой скамейке сидел, подтянув к подбородку колени, мальчик лет девяти‑десяти и ежился от ночного холода.

– Это Максим, мой племянник, – сказал Рейнер прежде, чем Кошкин успел что‑то спросить, – вчера вечером, примерно в то же время, когда произошло убийство, он сидел там, за валуном, и кое‑что видел. – Кошкин, оживившись, бросился было к мальчику, но Рейнер придержал его за плечо: – Однако я прошу вас… у этого убийцы, судя по всему, нет ничего святого. Ведь Леона он застрелил лишь потому, что тот не вовремя оказался в библиотеке? Я прошу вас… о том, что видел Максим, никто не должен знать.