– Сегодня какой-то совершенно идиотский день, – слышу я сдавленный голос подруги.

Она продолжает стоять ко мне спиной, слегка задрав голову вверх. В холодное время года над открытыми кортами Маккаррен-парка натягивают огромный резиновый тент, с купола которого свисают небольшие блинчики освещения, на один из которых сейчас как раз так напряженно смотрит Джесс.

– Прости, я психанула.

Мы обе понимаем, что она не просто психанула, а потому я продолжаю молча выжидать продолжения.

– Он обещал, что все изменится, сказал, что этого не повторится, но три дня назад я не нашла свое кольцо, – говорит Джесс, наконец поворачиваясь ко мне. – Представляешь, он начал таскать мои вещи.

Я представляю. Падение Скотта происходит настолько хрестоматийно, что я была уверена, ценные вещи он начнет тащить еще год назад. Но либо он действительно держался, либо Джесс поздновато заглянула в шкатулку.

– Мне очень жаль, – говорю я, вставая со скамейки и обнимая ее напряженное тело.

– Джен, он заложил мое обручальное кольцо, – почти рыдая, выдыхает Джесс.

– Разворачиваем корпус, отбегаем приставным шагом, и – удар! – осипшим басом продолжает муштровать детей тренер на соседнем корте. – Не забываем про касание сетки!

– Слушай, игра у нас сегодня не задалась, пойдем-ка лучше сразу в «Гибсон», – предлагаю я.

Как бы мне ни хотелось продолжить разговор про Скотта, я прекрасно понимала, что Джесс этого не допустит. Тот факт, что она рассказала мне про кольцо, уже можно считать небывалым прорывом. Но не все сразу. Стоит нам занять один из свободных столиков у окна, и я отчетливо вижу, как Джесс меняется в лице: на смену растерянной и опустошенной женщине, какой она была на корте и по дороге сюда, приходит яркая, живая кокетка и хохотунья. А это означает только одно – тема Скотта снова закрыта. Снова на неопределенный срок.

По традиции мы заказали напиток дня, как только вошли в «Гибсон», и пару минут спустя официант ставит на наш стол две клубничные «Маргариты». Джесс тут же притягивает к себе свой бокал и, покрутив трубочкой, делает пробный глоток.

– Недурно, – сообщает она, задумчиво шагая кончиками пальцев по тонкой стеклянной ножке. – Но самая вкусная – это та, которую я заполучила обманом, помнишь?

Благо у нас не так много было постыдных эпизодов в юности, а потому мне не нужно напрягаться, чтобы на мгновение вновь провалиться в тот памятный предрождественский вечер. Нам было не больше семнадцати, но, по ощущениям и взглядам на жизнь, мы казались себе уже такими взрослыми и опытными. Общение с тупоголовыми сверстниками тяготило, ведь у них на уме были только секс и алкоголь. Другое дело – студенты колледжа, без пяти минут банкир и архитектор. Кажется, их звали Дилан и Боб, хотя, возможно, это просто попытка моего мозга романтизировать события тех лет и наделить их хоть каким-то смыслом. Единственное, в чем я уверена, так это то, что в тот вечер мы с Джесс попали на дискотеку по поддельным документам и головокружительно танцевали и до хрипоты в горле орали с новыми знакомыми «Достучаться до небес»[2]. А после они дерзко рассуждали о будущем, критиковали Буша-младшего и угощали нас арбузной «Маргаритой». Правда, из нас двоих это Джесс успела сделать пару глотков, а наказание и запрет на дискотеки заработала я.

– Ты помнишь лицо Винса, когда он нас увидел?

– Удивительно, что его запомнила ты, на тебя-то он смотрел так только единожды, а вот я терпела его нападки и нравоучения еще месяца три, не меньше.

– Ну и что, зато нам было весело, и теперь есть что вспомнить и есть, с чем сравнить, – говорит Джесс, делая еще один глоток «Маргариты». – Кстати, как вы? Закопали топор войны?