– Мы попробуем, – сказал он, и его голос прозвучал тише шепота. – Но если дух действительно твоя жена… что ей от тебя нужно, Дик?

Ведьмак резко поднял голову. Его лицо исказила гримаса ужаса и гнева.

– Я же сказал! Она злится! Злится, что умерла! Идите! Идите и сделайте то, зачем пришли! – он почти выкрикнул последние слова, указывая дрожащим пальцем на спальню.

Лаэль больше не сомневался. Ведьмак лгал. В этом доме было что-то гнилое, что-то страшнее простого беспокойного духа. И Тэмис, конечно же, знала это. Она бросила его в самое пекло своей очередной игры.

Собрав всю волю, он шагнул в темный проем. Холодный, затхлый воздух спальни обволок его, как саван. Где-то в углу скрипнула половица. Начинало смеркаться. Ночь, и с ней призрак, были уже близко.

Холод спальни пробирал до костей. Лаэль (в теле Тэмис) стоял, прислонившись к гнилому дверному косяку, пытаясь вдохнуть сквозь запах тлена и пыли, который висел здесь гуще, чем в основной хижине. Единственным источником света был узкий луч из щели в ставне, разрезавший мрак пыльным клинком. Он выхватывал очертания сломанной кровати, разбитого сундука и пятен плесени на стенах, похожих на засохшую кровь.

“Поговори с духом…” – эхом звучала насмешка Тэмис в его голове. Как? Разве не натренированный человек способен на такое? Да и что сказать существу, способному на такие ужасные вещи как описал Дик?

Внезапно воздух сгустился. Температура упала стремительно, вырывая из легких облачко пара. По коже побежали мурашки – не от страха, а от реального, физического холода, исходящего из угла комнаты. Там, в глубокой тени, что-то шевельнулось. Не очертаниями, а самой тьмой. Она сгущалась, принимая неясные, колеблющиеся формы. Послышался звук – не плач, а скрежет, как нож по кости, смешанный с хриплым, безумным шепотом.

"…обманул…"

"…кровь…"

"…продал…"

Слова были едва различимы, но наполнены такой ненавистью и болью, что Лаэль почувствовал, как его собственное сердце (сердце Тэмис?) сжалось в ледяной ком. Он неосознанно отступил, споткнувшись о край ковра. Платье цеплялось за щепку на полу.

– Джейн? – выдохнул он, заставляя чужой голос звучать громче, чем хотелось. – Джейн, это ты?

Шепот прекратился. Холод усилился, обжигая лицо. Тень в углу сдвинулась. Не шагом – она просто стала ближе, растеклась по стене, нависая над ним. Лаэль почувствовал невыразимый ужас – не за свою жизнь, а за саму душу, застрявшую в этом мучении. Он увидел – или ему показалось? – бледное пятно в темноте. Лицо? Искаженное вечной мукой.

– Что он сделал? – спросил Лаэль, вкладывая в голос Тэмис всю силу убеждения, на какую был способен. – Дик! Что он сделал с тобой?

Тень задрожала. Шепот вернулся, громче, яростнее, пронизывающий мозг:

"Лгал…"

"…мучил… обещал…"

"…продал душу…"

"… МОЮ душу!"

Последние слова прозвучали как вопль, хотя губы призрака (если они были) не шевелились. Это был крик прямо в сознание. Лаэль схватился за голову, ощущая ледяную иглу, вонзившуюся в висок. Картины вспыхнули перед внутренним взором, обрывки, посланные яростным духом: Дик, склонившийся над больной женой, не с молитвой, а с жестокой решимостью; странные символы, начертанные кровью на полу; темная энергия, вытягивающая последние искры жизни из Джейн; и самое страшное – ощущение ловушки, вечного рабства не смерти, а чего-то более ужасного, темного и голодного.

– Он… он принес тебя в жертву? – прошептал Лаэль, ошеломленный ужасом открытия. – Не смерти… а им? Чтобы обрести силу?

Тень сгустилась до почти физической плотности. Холод стал невыносимым.

"Силу…" – прошипел голос, полный бесконечного презрения. "Тела… золото… страх…"