– Ох, нетерпеливый! – Она потянулась, наслаждаясь движением сильных мышц. – Оазис… да, был там. Прелестное местечко. Вода чистейшая, прохладная. Это тело… – она похлопала себя по бедру, – …оно прекрасно себя чувствует. Яд нейтрализован полностью. Глубокие раны затянутся за пару дней. Даже голод утолила. – Она облизнула губы, вспоминая вкус папоротника и мелких рыбёшек.

Облегчение, сладкое и головокружительное, хлынуло на Лаэля.

– Спасибо! – вырвалось у него. – Спасибо! Тогда… давай меняться! Сейчас же!

Тэмис в его теле склонила голову набок, притворно задумавшись. Ее (его) глаза сверкнули.

– Меняться… – протянула она. – Ах, да. Обмен. – Она сделала шаг ближе. – Видишь ли, милый Лаэль… – Ее голос стал мягким, почти сочувствующим, но в нем зазвучала ледяная сталь. – …вот тут-то и возникла маленькая… недосказанность.

Лаэль почувствовал, как ледяная волна прокатилась по его спине. “Недосказанность”.

– Что? – прошептал он. – Что ты имеешь в виду?

– Магия обмена сознаниями… – Тэмис вздохнула, разводя руками в жесте показного сожаления. – …она имеет один досадный нюанс. Это необратимо. – Она посмотрела ему прямо в глаза своими (его!) глазами, и в них не было ни капли сожаления. Только торжество. Холодное, безжалостное торжество. – Видишь ли, я, кажется, забыла упомянуть, что вернуться обратно… невозможно. Перенос – он односторонний. Навсегда.

Мир рухнул. Звуки пустыни – шум ветра, стрекот цикад – заглушил оглушительный звон в ушах. Лаэль отшатнулся, как от удара ножом.

– Н… навсегда? – Он с трудом выговорил слово. – Невозможно? Ты… ты лжешь! Ты обещала!

– Обещала? – Тэмис подняла бровь (его бровь!). – Я сказала: "Я верну твое тело исцеленным". Тело – вот оно. Исцеленное. А насчет "поменяемся обратно"… – Она пожала плечами. – …увы. Магия – штука капризная. Ты же не думал, что такой дар – жизнь, исцеление – дается за просто так? За "ощущения"? – Она засмеялась снова. – Плата, Лаэль, была твоим телом. Твоей жизнью в нем. На-все-гда.

Предательство. Холодное, расчетливое, беспощадное. Оно обрушилось на Лаэля с такой силой, что он едва устоял на ногах. Он смотрел на свое здоровое, сильное тело, на свое лицо, искаженное чужой, торжествующей улыбкой. Оно было его. И оно было потеряно по собственной глупости.

– Нет… – прошептал он, голос сорвался. – Нет! Верни! Верни мне его! Оно МОЕ!

Он бросился вперед, забыв о слабости, о чуждости тела, движимый слепой яростью и отчаянием. Его тонкие руки (руки Тэмис!) схватили рукав своей собственной, измазанной рубахи.

– Верни! – закричал он, тряся свое тело, как тряпичную куклу. – Ты обманщица! Колдунья! Верни!

Тэмис в его теле лишь усмехнулась. Она была сильнее в этом теле, гораздо сильнее, чем он сейчас в ее изящной оболочке. Одним резким движением она высвободилась, оттолкнув его. Лаэль (в теле Тэмис) отлетел назад, упав на песок.

– Успокойся, Лайель, – сказала она его голосом, с презрительной усмешкой. – Не порть мне подарок. Это тело теперь мое. И оно мне очень нравится. Молодое, сильное, полное ярости… и теперь – свободное от твоего нытья. – Она погладила себя по груди. – А ты… – Она посмотрела на него сверху вниз, с жалостью, смешанной с отвращением. – …ты получил то, за что боролся. Жизнь. Что ж, удачи, "сестренка". Тебе она понадобится.

С этими словами она развернулась и зашагала прочь – не в сторону пустыни, а вдоль скал, легкой, уверенной походкой, насвистывая какую-то бесшабашную мелодию. Его походкой. Его телом.

Лаэль лежал на песке, в теле Тэмис, и смотрел, как удаляется его собственная жизнь. Его прошлое. Его будущее. Все, чем он был. Отчаяние, холодное и всепоглощающее, сдавило горло. Слезы – горячие, обильные, чужие слезы – хлынули из глаз Тэмис. Он сжал чужие кулаки, впиваясь ногтями в чужие ладони, пытаясь ощутить хоть какую-то реальность, боль, которая была бы его.