И надеяться, что слово Тэмис, которое "дороже алмаза", не окажется таким же мимолетным и обманчивым, как мираж в пустыне.

Время текло, как расплавленная смола. Каждая секунда, гонимая глухой болью, казалась вечностью. Лаэль – в теле Тэмис – сидел, прижавшись спиной к прохладной каменной глыбе. Он не мог усидеть на месте. Чужая плоть была тюрьмой.

Он встал. Неловко, как новорожденный жеребенок. Одеяния Тэмис, струящиеся и легкие, спутывались вокруг чужих ног. Каждое движение отзывалось непривычным ощущением – смещением центра тяжести, иным ритмом шага, непривычной легкостью и одновременно странной слабостью в мышцах. Он поднял руки – тонкие, бледные, с аккуратными ногтями. Провел ладонью по лицу. Гладкая кожа, эти скулы, мягкие волосы, падающие на плечи. Отчаяние подкатило комом к горлу. “Это не я”. Он был Лаэлем из Ра-Хемаата, сильным юношей, пусть и израненным, но собой. А теперь… он был хрупкой женщиной в дорогих тряпках.

Он подошел к краю укрытия, выглянул в сторону храма. Руины высились темным зубчатым силуэтом на фоне закатного неба, окрашенного в багровые и лиловые тона. Тишина стояла гнетущая, нарушаемая лишь шелестом песка и далеким воем шакала. Ни звука оттуда. Ни крика, ни пения русалок, ничего. Где его тело? Что там делает Тэмис?

Тревога грызла его изнутри. Он вспомнил ее глаза – холодные, расчетливые, с искоркой чего-то… хищного? Почему она так легко согласилась на эту сделку? Все ли моменты были четко оговорены? Почему ее "платой" было всего лишь "ощущение"? Это было слишком просто. Слишком… удобно.

Остался только вой ветра и ледяной ком страха под ложечкой. “Что, если она не вернется? Что, если русалки…”

Внутри царил иной мир. Влажный, душный воздух пахнул травой и чем-то сладковато-приторным, смешанным с ароматом невидимых цветов. Свет, пробивавшийся сквозь трещины в куполе древнего храма, выхватывал из полумрака буйную, почти неистовую зелень: гигантские папоротники, лианы толщиной в руку, цветы невероятных размеров и форм, пульсирующих неестественными красками. И в центре этого забытого рая – озеро. Вода в нем была темной, почти черной, но местами просвечивала мутной бирюзой. На поверхности плавали огромные кувшинки.

Тэмис (в теле Лаэля) замерла на краю, у самой воды. Сердце бешено колотилось в груди юноши. Не страх за себя – страх перед ней. Перед тем, что жило в этой черной глубине. Русалка Оазиса. Страж. Пожирательница заблудших душ.

Тихо, стараясь не производить ни звука, она ступила по лодыжки в воду. Пузырьки воздуха побежали вверх. Напряжение висело в воздухе густым сиропом. Казалось, даже гигантские цветы перестали дышать.

И тогда вода вздулась.

Не всплеск, а медленное, пугающее выпячивание темной массы. Что-то огромное, покрытое скользкой, серой, местами облезлой кожей, поднялось из глубин. Тэмис едва сдержала крик, отпрыгнув назад. Перед ней предстало Чудовище.

Нижняя часть – не грациозный рыбий хвост, а нечто бесформенное, как у головастика-переростка, усеянное шишковатыми наростами и покрытое слизью. Верхняя часть… когда-то, возможно, это были очертания женщины. Теперь – горбунья с длинными, костлявыми, перепончатыми руками, заканчивающимися когтями. Голова была непропорционально большой, лысой, с ввалившимся ртом, полным игольчатых зубов. Но самое ужасное – глаза, затянутые белесой пленкой. Слепота вечной тьмы. Чудовище повернуло слепую голову в сторону Тэмис, втягивая воздух широкими, щелевидными ноздрями. Раздалось хриплое, булькающее сопение.

Тэмис замерла, превратившись в статую. Ледяной ужас сковал все мышцы. “Она узнает? Узнает запах Тэмис, спрятанный в этом мужском теле?” Мысли метались, как загнанные звери. Она вспоминала рассказы – как русалка чуяла душу, а не плоть. Как разрывала тех, кто когда-то осмелился потревожить ее покой.