, то его попутчики, судя по их разговорам, широким жестам и громкому смеху, были людьми, куда более, амбициозными.

Среди них особенно выделялся молодой человек лет тридцати, возможно, аспирант или сотрудник одной из университетских кафедр. Высокий и крупный, словно сошедший с полотен мастеров эпохи Возрождения, с глубокими, как морское дно, глазами, требовательным взглядом, хорошо поставленным голосом и интонацией, выдававшей будущего управленца. Он разговаривал со своими попутчиками так, словно те уже были его подчиненными, постоянно вставляя в разговор слова, подчеркивавшие его особое положение.

– Ты понимаешь меня, Элен?

– Раф, ты обязательно должен знать!

– Мы все помним об этом, не правда ли?

Впрочем, попутчиков это не смущало. Друзья запросто называли его Жаном и по-свойски хлопали по плечу, а девушки строили глазки и смущенно улыбались всякий раз, когда удавалось поймать его взгляд.

Люк с интересом наблюдал за компанией и ее предводителем. Неожиданно их взгляды пересеклись. Молодой человек отвел глаза, задумался, затем хлопнул себя ладонью по колену и, бросив друзьям пару слов, поднялся и направился в сторону Люка.

– Если не ошибаюсь, месье Виван?

– С кем имею честь?

Люк поспешил подняться, чтобы приветствовать попутчика, но тот покровительственным жестом попросил его не вставать и сел напротив.

– Бове, дом на углу Мадлен и Марин Ле Пен, большой, двухэтажный, с петуньями на подоконнике, вечно задернутыми шторами и лужайкой, на которой, кроме кустов рододендрона, отродясь ничего не росло. Вы помните?

– Дом месье Нуву [33], мэра города?

Гость кивнул головой, так словно он был учителем, а его собеседник учеником, которому, наконец, удалось дать правильный ответ.

Теперь пришло время удивиться Люку.

– Жан-Баптист Нуву?

Молодой человек протянул руку.

– Можно просто Жан!

– Но как? Почему Вы здесь? – Люк вспомнил о том, о чем еще недавно кричали заголовки всех газет, и смущенно произнес. – Примите слова моего сочувствия! Я читал, что Вашего отца застрелил психически больной человек, и все же, надеюсь, он не уйдет от наказания.

Люк не лгал. История, произошедшая в родном городе, действительно, потрясла его, и вот такая встреча! Он уже подумал о том, что не стоило начинать разговор с печальных воспоминаний, и хотел извиниться. Однако Жан-Баптист был невозмутим.

– Честно говоря, мы давно не общались. Ведь, будучи идеальным гражданином, старина Дэн сдал меня в интернат сразу после дня моего рождения. О чем, кстати, я ничуть не жалею. – На лице собеседника мелькнула кривая улыбка. – Поэтому вся эта история прошла как бы мимо меня.

Нуву обернулся и, бросив взгляд на компанию, приветливо помахал кому-то рукой.

– Значит, бывать в Бове Вам больше не пришлось?

– Ну, почему же! – он усмехнулся. – Не более месяца назад. И сейчас направляемся туда же.

– Всей кампанией? Но зачем?

Гость наклонился так, что оказался с Люком лицом к лицу, как бывает, когда собеседники хотят перейти к более доверительному разговору.

– Вы, действительно, хотите об этом знать?

За окном промелькнул перрон очередной станции. Так быстро, что лица ожидавших посадку пассажиров слились в одну длинную серую полосу. Люк проводил их взглядом.

– Qui ne dit mot consent? [34] — спросил Нуву и улыбнулся. – Ну, что же! Вы весьма осмотрительны. Не осуждаю! Прошлое еще крепко сидит в нас, и, если Вы не настроены слушать, я не настаиваю.

Гость поспешил подняться с места.

– Извините! Я не хотел Вас обидеть и мне, действительно, интересно, что Вы скажете, – остановил его Люк, подумав, что, пожалуй, ничто так не выдает гордеца, как привычка ломаться, желание, чтобы его упрашивали. – Вы хотели рассказать о поездке в Бове? – напомнил он.