«Никакой судебный процесс в этом или каком-либо ином уголовном суде страны не привлекал большего внимания общества и не возбуждал более глубокого интереса в умах людских, – уверяла одна из лондонских газет. – И, несомненно, еще не бывало, чтобы представшие перед суровым судом, обвиняющим их по страшному делу, касающемуся вопросов жизни и смерти, вызывали у публики столь же мало сострадания, как три человека, выведенных в тот день на процесс»[110].

В девять утра они заявили о своей невиновности, к половине девятого вечера суд признал их виновными, а еще через полчаса их приговорили к смертной казни. Колеса правосудия вертелись споро: казнь назначили уже на понедельник, 5 декабря. Накануне того дня, когда им предстояло закачаться на виселице в Ньюгейтской тюрьме, Бишоп и Уильямс сознались в содеянном, причем именно Бишоп дал самый пространный отчет об их преступлении. Он заявил, что мальчишка был никакой не итальянец, а один постреленок из Линкольншира, которого они с Уильямсом подобрали в пабе «Колокол» в Смитфилде вечером 3 ноября, в четверг. Они заманили мальчика в дом Бишопа, пообещав бедняге работу. В доме, когда все остальные уже легли, они дали мальчику рома, в который подмешали опиум. Он запил ром пивом и вскоре без чувств валялся на полу. Два злоумышленника выволокли его на задний двор, обвязали лодыжки веревкой и затем головой вниз спустили в садовый колодец.

– Он почти весь ушел под воду, одни ступни торчали, – вспоминал Бишоп. – Уильямс привязал другой конец веревки к забору, чтоб тело совсем не утопло – тогда бы мы его не достали. Малец немного побултыхался руками и ногами, с минуту шли пузыри[111].

Они оставили его под водой на протяжении 45 минут, после чего вытащили, раздели догола и зарыли одежду. Спрятав тело в домике прачечной, убийцы улеглись спать. Почти весь следующий день (пятницу, 4 ноября) они провели в пабе «Превратности войны». Именно там они утром случайно встретились с Мэем. «Я Мэя знал, – сообщил Бишоп, – но перед этим его недели две не видал». Они стали пить ром и обсуждать, почем нынче идет свежий покойник. Порешили на том, что запросить девять гиней будет справедливо. Поздним утром отправились искать кэбмена, который помог бы им возить товар по городу. Не сумев найти подходящего извозчика, они наняли на Фаррингдон-стрит желтую коляску и вернулись в Нова-Скотиа-Гарденз показать Мэю, что у них есть. Мэй не знал, что мальчик именно убит (а не скончался от естественных причин или несчастного случая), и спросил, нельзя ли ему забрать его зубы. Бишоп согласился и дал Мэю пробойник, чтобы их вышибить.

Рисунок 1831 года, изображающий Джона Бишопа, Томаса Уильямса и Джеймса Мэя – «лондонских бёркеров»

– Обычно так и поступают – первым делом вынимают зубы, – пояснил Бишоп, – потому как ежели покойник куда-нибудь денется, так хоть зубы останутся. После того как мы вынули зубы, мы сунули труп в мешок и оттащили к нашей повозке.

Затем они покатили продавать «эту штуковину» (выражение Бишопа) – но попытки завершились прискорбно[112].

Уильямс подписал показания, из которых явствовало, что признание Бишопа – правда. Парочка также созналась, что сходным образом убила бездомную по имени Фанни Пигберн, которую они нашли в ночь на 10 октября (она ночевала под аркой возле двери одного из домов в Шордиче). Ее тело они продали в Анатомический театр Грейнджера за восемь гиней. Через две недели набрели на мальчика по имени Каннингем, ночевавшего на смитфилдском свином рынке. Они расправились с ним уже привычным манером и продали труп в больницу Святого Варфоломея, обогатившись еще на восемь гиней