Тот факт, что Мэй не участвовал в собственно убийствах, отсрочил его повешение на 12 часов. Бишопу и Уильямсу подобные послабления не светили, и они были казнены утром 5 декабря – близ здания Ньюгейтской тюрьмы, под улюлюканье многотысячной толпы. «Не прошло и двух минут после их восхождения на эшафот, – писала The Preston Chronicle, – как был подан обычный сигнал и люк под виселицей отворился. Бишоп, по-видимому, умер мгновенно, Уильямс же корчился еще несколько минут»[114].

Следуя обычной практике, тела оставили висеть на протяжении часа, после чего веревки обрезали. После смерти два злодея двинулись вполне закономерным путем: труп Бишопа отвезли в прозекторскую Королевского колледжа, а тело Уильямса стало материалом для медицинских штудий в больнице Святого Варфоломея.

Впрочем, в деле оставались нераспутанные нити. Скотленд-Ярд так и не сумел установить личность «мальчика-итальянца». Заявление Бишопа, что жертва родом из Линкольншира, не вызвало особого доверия, так как власти графства не сообщали в последнее время о каком-либо пропавшем ребенке. Кроме того, общественность взволновало количество жертв, погибших (возможно) от рук «лондонских бёркеров» (как прозвали Бишопа с Уильямсом). Ходили слухи, что Бишоп хотел сознаться аж в 60 убийствах, но очень может быть, что газетчики сознательно преувеличили цифры, дабы поднять тиражи. Так или иначе, несмотря на все вопросы, остававшиеся без ответа, это дело стало одним из первых громких достижений Скотленд-Ярда[115].

Преступление так заинтриговало публику, что «Ярд» даже убедил владельца жилища, где обитал Бишоп, разрешить любопытным организованно посещать этот «кровавый дом» в Нова-Скотиа-Гарденз, чтобы помешать неминуемому «безудержному наплыву сотен зевак, запрудивших узкие дорожки здешних садов и пытавшихся подобраться поближе к средоточию ужаса». У входа в дом установили пропускные будки, «притом предписывалось допускать лишь чистую публику». Охотники за сувенирами обобрали дом подчистую. Журнал The Examiner сообщил с немалой долей мрачного юмора: «Домовладелец, в чьих покоях произошло убийство, делается ныне вполне обеспеченным человеком… Если кто-то подобный Бишопу готов был совершить убийство за 12 фунтов (кажется, таковы средние рыночные расценки за один труп, проданный для вскрытия), то владелец сего скромного жилища мог бы счесть выгодным для себя нарочно убедить злодея обратить его в место трагедии, чтобы хозяин потом мог наделать зубочисток из здешних досок и планок и торговать этими зубочистками по кроне за штуку»[116].

Отзвуки этого дела не затихали еще долго. Отреагировав на него (в числе прочих дел об убийствах), парламент в 1832 году принял так называемый Анатомический закон (четырьмя годами раньше парламентарии уже предпринимали попытку провести подобный закон, но она провалилась). Целью его был подрыв нелегальной торговли трупами. Для этого предлагалось обратиться к новому источнику «товара» – беднякам. Теперь невостребованные тела нищих разрешалось бесплатно передавать для легальных медицинских исследований. Впоследствии удалось принять еще целый ряд постановлений в данной сфере, и наконец в 2004 году появился закон «О человеческих тканях», собравший воедино все предыдущие законодательные акты и поправки к ним, касающиеся регулирования «отбора, хранения, использования и утилизации человеческих тканей»[117].

Скотленд-Ярд, делавший лишь первые шаги, вступил в 1830-е годы без отдела детективов в штатском. Сама мысль о полицейском, тайно выполняющем свою работу в гражданском платье, подогревала общественную паранойю и вечный страх перед всевидящим оком государства. Такие полицейские, рассуждали опасающиеся, с легкостью могут играть роль соглядатаев. Тем не менее «Ярд» иногда прибегал к помощи сотрудников в штатском – скажем, во время Парада лорд-мэра