Проверив все вещи, она посмотрела на себя в зеркало. И взяв щетку для волос, стала расчесывать свои рыжие, слегка отливающие медью волосы. Все пансионерки убирали волосы в косы, закручивая их на ушах и закрепляя сзади, но Хелен так надоела эта прическа, что она распустила свои волосы и расчесала, закалывая их в практичный пучок сзади, оставила только пару прядей, чтобы они закрывали уши и шею. Поверх она надела соломенный капор, завязывая ленты под подбородком. Закончив с прической, она взглянула на свое лицо. В отражении на неё смотрела молодая девушка: красные в свете утреннего солнца волосы были гладко зачесаны и убраны в тугой пучок, платье было суконно-синее, без оборок и с кружевным белоснежным воротничком. Но даже он выглядел скромно, роскошь и красоту велели оставить для салонов и балов. В пансионе девушкам прививали сдержанность и мягкость, они носили светлые платья только по воскресеньям и праздникам, а в остальные дни свою синюю форму. Золотистый свет из окна падал на её лицо, отражался в зеркале, ослепляя и не давая увидеть в глазах Хелен тоску, ямочки на щеках на овальном лице уже не появлялись от улыбки, которая обычно озаряла её лицо, когда она смотрела в зеркало. На все то время, пока она расчесывала волосы, тревога забывалась, а стоило Хелен отвернуться от зеркала, крадучись, возвращалась.

К тому времени как все позавтракали и Хелен, в сопровождении миссис Бэбкок вышла из пансиона и подошла к повозке, солнце уже давно поднялось и обогревало землю теплыми ласковыми лучами, прогнав ночной холод. Садовник, встретивший женщин у выхода, взял самое тяжелое, а сокурсницы мольберт и сумку. Их прощание было коротким и теплым. Садовник помог мисс Шоу поднять чемодан и мольберт в повозку; Хелен едва сдерживала слезы, но уже от тоски по пансиону. Она клятвенно пообещала вышедшим проводить её подругам, что непременно приедет их навестить, как только у неё появится такая возможность. Учительница же, видя, что девушки могли бы прощаться много часов подряд, не обращая ни на кого внимания, велела Хелен поторапливаться. Еще раз сказав всем «до встречи», Хелен села. С тоской она смотрела, сев в пол-оборота, вслед удаляющемуся пансиону и без устали махала рукой подругам, которые махали ей, будто бы прощались не на несколько недель или месяцев, а на всю жизнь. Это чувство не покидало Хелен до самого поворота – я их больше не увижу, – а когда их фигуры исчезли за кустарником, посаженным вдоль дороги, предчувствие стало уверенностью – она их больше не увидит. И стало вдруг так безразлично, ведь совсем недавно эта мысль пугала её. Теперь же – нет, как только она перестала видеть подруг, с которыми прожила последние шесть лет, пришедшее чувство не было сюрпризом, а стало данностью. Так и должно быть.

Она шла в новую жизнь.

– У вас очень практичная прическа, Хелен, – заметила миссис Бэбкок, едва взглянув на Хелен. – В самый раз для дальней дороги. Думаю, мистер Шоу оценит вашу практичность, раз он никого не послал за вами. Он ведь живет в Либсон-парке?

Хелен едва разомкнула губы, размышляя над ответом и в конце концов, кивнула.

– Да, я прежде никогда там не была. Дядя написал, что у него сейчас много забот и не хватает рук, поэтому он не смог отправить за мной никого, – будто оправдывая чужие действия ответила Хелен. Миссис Бэбкок только сейчас выразила сдержанный комментарий относительно такого решения. Но теперь Хелен знала, что хотя бы ей не все равно. – Но я очень рада, что вы провожаете меня, – Хелен сдержанно улыбнулась, с благодарностью взглянув на учительницу. Та хмыкнула.