Тарик шел в направлении, указанном призрачной фигурой. Гряда скал, к которой он приближался, выглядела невзрачно, но воздух вокруг нее становился все более плотным и странным. Он вибрировал не от жары, а от какой-то внутренней энергии, словно сама реальность здесь дрожала. Шепот ветра усилился, превратившись в низкий, протяжный гул, который, казалось, исходил не откуда-то извне, а из-под земли или из глубин самого камня.

Песок под ногами Тарика вел себя необычно. Он менял оттенки – от привычного золота до странного, почти фиолетового или синеватого цвета, а местами он мерцал, словно в нем были рассыпаны крошечные драгоценные камни. Тени от редких кустов и камней, даже когда солнце стояло низко над горизонтом, не просто ложились на землю, а извивались и колыхались, принимая причудливые, мимолетные формы, напоминающие пляшущие фигуры. Это было то, о чем говорила первая Сказка: «Где тени пляшут в полдень…» – хотя сейчас был вечер, Оазис явно не подчинялся обычным правилам времени.

Он достиг подножия скал. Перед ним была просто вертикальная каменная стена, без видимых проходов или расщелин. Но над ней и перед ней воздух мерцал особенно сильно, создавая эффект зыбкой, полупрозрачной завесы. Это не были физические врата. Это был переход. Граница.

Сердце Тарика билось где-то в горле. Страх перед неизвестностью был велик, но отчаяние и решимость, приведшие его сюда, были сильнее. Он вспомнил слова загадочной женщины: «Там лежат врата. Но войти можешь только ты сам.» Он достал древний свиток. Символы на пергаменте, казалось, пульсировали в унисон с вибрацией воздуха.

Сделав глубокий вдох, который показался неожиданно прохладным и влажным, Тарик шагнул прямо в мерцающее марево.

На мгновение все исчезло. Цвета слились в водоворот, звуки превратились в оглушительный, но почему-то гармоничный аккорд, тело почувствовало странное сдавливание, словно он проталкивался сквозь толщу воды. Чувство изнуряющей усталости, накопленной за дни пути по пустыне, внезапно покинуло его, сменившись легкостью и головокружительной ясностью сознания.

Когда ощущение перехода прошло, Тарик открыл глаза. Он больше не стоял перед скалами. Он был внутри.

И это был не просто Оазис. Это был целый, отдельный мир. Над головой раскинулось небо невероятно глубокого, насыщенного сапфирового цвета, по краям отливающее нежным золотом и фиолетовыми тонами, которых он никогда не видел в обычном небе. Воздух был не просто прохладным, он был свежим, влажным и наполненным пьянящими ароматами – запахами неизвестных цветов, сладким благоуханием зрелых фруктов и чистой, живой воды.

Земля под ногами была покрыта пышной, сочной травой такого яркого изумрудного оттенка, что она казалась сотканной из света. Она была невероятно мягкой, словно шелковый ковер. И повсюду была вода. Не только в виде большого, кристально чистого озера, в котором отражалось странное небо, но и в виде бесчисленных ручьев, журчащих между камнями, маленьких водопадов, стекающих с пологих склонов, и даже в виде легкой, мерцающей дымки, висящей над некоторыми заводями.

Высокие, стройные пальмы с листьями цвета темного малахита тянулись к небу, их стволы были гладкими, почти полированными. Между ними росли другие деревья, увешанные незнакомыми, сияющими фруктами, чьи кожура переливалась, меняя оттенки. Цветы здесь не просто цвели – их лепестки переливались всеми цветами радуги, словно живые самоцветы, и некоторые из них источали слабое, внутреннее свечение.

Но самое поразительное было не визуальное великолепие, а ощущение самого места. Оазис Аль-Сахра был