Не успел он погрузиться в раздумья, как над следующим барханом показались новые фигуры. На этот раз они не были похожи на кочевников. Их одежда была темной, богатой, но практичной для путешествия. Они двигались быстро, не на верблюдах, а на крепких, породистых лошадях – зрелище редкое и дорогое в сердце пустыни. И в их движениях чувствовалась целенаправленная, хищная энергия.

Тарик инстинктивно отступил за гребень дюны. В отличие от кочевников, эти люди не искали заблудившегося путника. Они искали что-то в пустыне. Один из них остановился, держа в руке какой-то предмет, который тускло поблескивал на солнце, и осматривался с напряженным вниманием. Тарик почувствовал холод, который не имел ничего общего с температурой. В этих людях была сила – не физическая сила разбойников, а что-то иное, зловещее.

Он понял – это другие искатели. Те, о ком намекала Сказка, те, кто тоже жаждал тайн Оазиса, возможно, той же Вечности. И, судя по их виду, они не были настроены дружелюбно. Один из них поднял голову, словно почувствовав его присутствие, и его взгляд, казалось, пронзил расстояние. Тарик замер.

Он не был готов к столкновению. У него был лишь кинжал и знание древних текстов. Эти люди выглядели как воины или маги, уверенные в своей силе. Он прижался к песку, стараясь стать невидимым, молясь, чтобы его не заметили. Некоторое время спустя, фигуры двинулись дальше, их силуэты уменьшались на горизонте, пока не исчезли.

Тарик поднялся, сердце бешено колотилось. Он был не один на этом пути. Великая Пустыня скрывала не только природные опасности и таинственные легенды, но и других людей – сильных, безжалостных, преследующих те же цели. Слова древнего свитка обретали новую, тревожную реальность. Испытания песков только начинались.

Дни сливались в бесконечную вереницу жары, усталости и бдительности. Тарик шел, ориентируясь по солнцу днем и звездам ночью, сверяясь со своим драгоценным свитком, хотя его загадочные намеки мало помогали в физическом путешествии. Он двигался в сторону, куда, по его интерпретации, должна была указывать первая Сказка – туда, где песок «пел» и тени «танцевали». Он видел миражи – озера, города, пальмовые рощи – но знал, что это лишь обманчивые игры света и нагретого воздуха. До сих пор реальность пустыни оставалась жестоко неизменной.

Но примерно на пятый или шестой день пути что-то изменилось. Это началось едва заметно. Ветер, который до этого был лишь безликой силой, стал казаться… внимательнее. Его шепот вокруг ушей иногда складывался в слова, неразборчивые, но наполненные смыслом, который ускользал. Песок под ногами начал издавать странные звуки – не хруст при ходьбе, а низкое, тягучее гудение, особенно по утрам или на закате, когда воздух был более прохладным. «Поющий песок,» – вспомнил Тарик слова кочевника и строки из свитка.

Затем появились миражи, которые вели себя иначе. Они не дрожали и не исчезали при приближении. Один раз Тарик увидел вдалеке высокую, идеально ровную стену из черного камня, тянущуюся на километры. Он пошел к ней, уверенный, что это обман зрения, но стена оставалась на месте. Когда он подошел ближе, она просто… рассеялась в воздухе, не оставив и следа, но оставив после себя еле уловимый запах мокрых камней. Другой раз ему померещились высокие, стройные пальмы, которых не могло быть в такой бесплодной местности. Они стояли неподвижно, их листья не шевелились на ветру, и от них исходило ощущение глубокой, необъяснимой печали.

Реальность становилась зыбкой. Граница между истинным и ложным стиралась. Тарик начал сомневаться в собственных чувствах. Он пил воду, но иногда она казалась безвкусной, словно он пил пустоту. Тени от редких скал и кустов в полдень не просто уменьшались, как обычно, а искажались, вытягивались в причудливые фигуры, которые на мгновение казались живыми, танцующими в знойном воздухе. «Танцующие тени,» – вновь прошептал он, сверяясь со свитком. Он был на верном пути. Или его разум просто поддавался воздействию пустыни?