Самым тяжелым было прощание. Он не мог сказать матери правду. Как объяснить умирающей женщине, что ее сын отправляется в смертельно опасную пустыню, чтобы найти мифический оазис и обрести бессмертие, основываясь на древней сказке? Это только причинило бы ей еще больше боли и тревоги.

Он вошел в ее комнату на закате, когда воздух немного остыл, и последние лучи солнца окрасили стены в нежно-персиковый цвет. Лейла лежала на циновке, ее лицо казалось прозрачным, дыхание было слабым шорохом. Она улыбнулась, увидев его, и эта слабая улыбка разбила его сердце.

«Тарик… мой свет…» – прошептала она, ее голос был едва слышен.

Он опустился на колени рядом с ней, взял ее иссохшую руку в свою. «Мама. Я… я должен уехать ненадолго.»

Ее глаза, все еще прекрасные, но помутневшие, с тревогой посмотрели на него. «Уехать? Куда, сынок? В такое время?»

«Есть… есть одна надежда, мама. Один старый рассказ… о месте, где могут быть травы или знания, способные… помочь.» Он не мог заставить себя произнести слово «исцелить». «Это далеко, в сторону пустыни. Но я буду осторожен. Я найду то, что нужно, и вернусь. Обещаю.»

Ее взгляд задержался на его лице, словно пытаясь прочесть его истинные мысли. Она, мудрая женщина, наверняка чувствовала его отчаяние, его скрытый мотив, грандиозность и опасность его замысла. Но она не стала расспрашивать. Возможно, потому, что у нее не было сил. Возможно, потому, что видела в его глазах последнюю искру надежды, за которую он цеплялся, и не хотела гасить ее.

Она слабо сжала его руку. «Пустыня… опасна, мой Тарик. Будь внимателен к ветру. Он может быть другом и врагом.» Она закрыла глаза, ее дыхание снова стало неровным. «И помни… что бы ты ни искал… истинная ценность… не в вечности… а в мгновениях…» Слова растворились в шепоте.

Он поцеловал ее в лоб, почувствовав горячую, сухую кожу. «Я помню, мама.» Сдержав слезы, он поднялся. «Я вернусь. С надеждой.»

Он вышел из дома, не оглядываясь, боясь, что иначе не сможет уйти. Но образ ее лица, ее слов, ее слабой руки навсегда запечатлелся в его памяти, став его движущей силой.

Ночь окутала Вахдат. Улицы были тихи, лишь изредка слышался лай собаки или крик ночной птицы. Тарик двигался к городским воротам, тем самым, что смотрели прямо на юг, в сторону Аль-Сахры. Стражники у ворот, привыкшие к ночным выходам караванщиков и путников, лишь равнодушно кивнули, увидев одинокую фигуру с бурдюками. Никто не спрашивал, куда он идет. В Вахдате знали: те, кто уходит в Аль-Сахру в одиночку с таким скудным снаряжением, либо очень храбры, либо очень отчаяны. И редко кто возвращается, чтобы рассказать свою историю.

Он прошел через тяжелые деревянные ворота. Город остался за спиной – его огни, его шум, его привычные стены. Впереди лежала только она – Великая Пустыня Аль-Сахра.

Ночь была темной, но небо усыпано миллиардами звезд, ярких и равнодушных. Ветер, уже знакомый ему по прологу, пробежал по песку, поднимая мелкую пыль, и пронесся мимо. Он казался живым, древним, полным тайн.

Тарик сделал свой первый шаг по мягкому, податливому песку, который сразу же набился в сандалии. Второй шаг. Третий. Городские стены становились все меньше, пока не слились с ночным мраком. Одиночество обрушилось на него всей своей тяжестью. Он был крошечной точкой в огромном, безразличном океане песка и звезд. Страх, подавленный решимостью, снова поднял голову, заставляя сердце колотиться в груди.

Но он не остановился. В его руках был древний свиток, в сердце – образ матери, а в разуме – слова о мифическом Оазисе, о Сказках, Артефактах и Вечности. Он сделал еще один шаг, затем еще. Пустыня приняла его. Путь в Неизвестность начался.