Еросим: Зря так пташечка запела.

Как бы кошечка не съела!

Крена: От такого пения,

Кончится терпение.

Соседи уже привыкли к постоянному переругиванию Кульбачей. Но дед иногда переходил границы и довольно чувствительно поддевал супругу. Для неё это тоже было не в диковинку, и старушка умела и удар держать, и отпор давать.

Кульбачиха: Пусть поёт.

Кульбач: Я и пою

Всё про ветреность твою:

– Есть у кажной божьей пташки

Ей сподобные замашки,

И у кажной малой птички

Есть особые отлички:

Та – токует, та – кукует,

Третья жрёт их да смакует.

Дед игривым речитативом пропел ещё один куплет. Силовна даже ухо оттопырила рукой, пытаясь расслышать, о чем там голосит Кульбач.

Силовна: Во, запел! Уже хлебнул!

Миньша: Иву бог не зря согнул.

Ей судьба к воде стремиться.

А на взгорке – истомится.

Муж с женой сперва бранятся —

После пуще породнятся!

Силовна: Во, чё выдумал! Смерéкал!

Тот петух откукарекал!

Миньша: Дед хоть стар, но молоток!

Да и бабка – кипяток.

Вместе – порох и свеча!

Силовна: Прям защитник Кульбача!

Миньша: У сверчка своё цвирчанье,

У бычка своё мычанье.

Сапоги не виноваты,

Что на ногу маловаты.

То сапожник виноват:

Оказался скуповат,

Поурезав лишне мерку.

Дак поставь на атажерку,

Коль носить невмоготу!

Аль уж кинь под хвост коту!

Силовна: Кто сверчок, кто бык, кто кот?

Притворил бы, Миньша, рот.

Дай послушать, мож услышу.

Миньша: Взгромоздись, жена, на крышу.

Там обзор – куды как шире.

Дак про всё узнаешь в мире.

Там, поди-ка, благодать —

До самой Москвы видать!

Дом у Минея и Нилы был высокий с мезонином и мансардой. Оно и понятно: их сыновья-близнецы Епрон и Евпат владели лесопилкой и столярными мастерскими, вследствие чего строительного леса в семье было предостаточно. Зная материну привычку проводить день в наблюдении за дорогой и соседским двором, сыновья предлагали пристроить ко второму этажу над верандой балкон, но Нилу вполне устраивало просторное крыльцо с примыкающими террасой и верандой. Сам дом имел что-то вроде цокольного этажа либо подклети, где находились хозяйственные помещение, поэтому крылечко, на котором располагался Силовнин наблюдательный пост, и без того было достаточно высоким, дающим возможность наслаждаться открывающимся видом. Также она не позволила строить двухметровый сплошной забор, дабы свободно и беспрепятственно обозревать путников, въезжающих в Посад и покидающих его.

Как всякая посадская дама, Нила обожала сплетни, слухи, всевозможные невероятные истории, то есть пребывала в том же трепетном желании быть в курсе городских новостей, но в отличии от многих местных сударынь слыла отменной домоседкой. Заходившие иногда к Силовне подруги, снабжали её информацией. Принимая гостей, Силовна с удовольствием могла часами сидеть в обществе приятельниц, теша душу рассказываемыми сплетнями и новостями. Исключительно в поддержании разговора она незлобиво судачила и охотно перемывала косточки согражданам, но никого особо не осуждала и не грешила злословием. Мало того, сам Миней любил эти дамские посиделки и охотно принимал в них участие, но при этом делал вид, что ему совершенно не интересны чужие тайны и проблемы. Разговор он поддерживал весьма своеобразно, подкидывая разные шутки, притчи и сентенции.

Миньша: В нашей славной местности

Много интересности,

А в другую заверни,

Там сурьёзности одни.

Кульбачи только входили в стадию, предваряющую генеральную схватку. Кульбачиха, снисходительно выслушав дедово соло, горделиво подбоченилась.

Кульбачиха: Ну и ты не певчий дрозд.

Ворон ты! Твой дом – погост!

Старый хрыч, заросший мохом!

Кульбач: Начинаю день не охом,

А с частушки-веселушки