Сказание Древней Руси Владимир Муравьев

Сказание древнее, говор старинный, извиняйте, если собьюсь.

Уж не во городе ли Муроме, ни во селе ли Карачарова.

То не помнит никто, где случилось сие.

Жили-были мужик да баба, долго жили, праведно, была у них любовь крепкая и одна на весь век. Мужик с утра до ночи в поле работал, трудно было одному хлеб свой выращивать. Каждый день рубаха потом солёным омывалась, лицо пылью степной покрывалось. Баба по хозяйству, за скотиной ухаживала, порядок в доме соблюдала, да обед готовила, и мужу в поле носила. Сами были ещё не старые, и всё бы хорошо, вот только детей у них не было.

Каждый день мужик в храме заутреню стоял, просил всевышнего послать им дитя, бабе счастье материнское, ему наследника и помощника в работе. Время шло, годы летели, и услышал молитву всемогущий, и послал им дар свой. Родила баба сына, да не простого, а богатырского, крупный был мальчик, аж четыре килограмма с гаком новорожденный весил. Велика тогда в семье радость была, много благодарили они создателя, и сельчан не забыли, отпраздновали рождение сына всем миром.

– Бог дал нам сына, – сказал мужик бабе своей.

– Посему нарекаю его Богдан.

И всё-то у них как у всех стало, мужик работает, баба по дому старается, да с ребенком нянчится. Быстро рос мальчик, ещё в детские годы удивлял родителей силой, да ловкостью своей. Всё у него быстро получалось да умело. Учение всякое, давалось ему легко и скоро. А уж в юности, он одной рукой с конем управлялся, в поле отцу помогал, и был ему подспорьем добрым в работе тяжёлой.

Случилось так, что в ту пору, появилось на земле Русиче лихо не чистое. И летало оно везде, пугая народ деревенский, да наводя страх в городах. Былые сказывали, будто криком кричит не человечьим и шум как из звуковой пушки, так что кто слышал в страхе бежали, а оные, замертво падали. Много людей приходило в те времена, и рассказывали о страхе том, говоря, что спасения нет, лишь уши заткнуть с силой такой, что б оглохнуть. С тех пор бабы на голову стали платок толстый повязывать, а мужики шапку овчинную носить. И стало в местах, где жил Богдан с родителями, до поры до времени вновь спокойно. Лишь народ пришлый стращал рассказами разными, да только привыкли люди и перестали бояться.

Но настал тот не добрый день, когда пошёл мужик в поле работать, Богдана с собой взял, и работа у них спорилась. Отец за сохой шёл, сын коня вел, день безоблачный был и к полудню близился. Как вдруг, подул сильный ветер, и какой-то он был ледяной, да резкий такой, что и с ног валил. Деревья качались, задевая друг друга, ураган срывал с них листву и мелкие ветки. Это кружилось и неслось как стрела, больно било в лицо и по телу. Тут сразу стемнело, тучи чёрные с багровым оттенком понеслись словно кони, аж до самого горизонта, на землю мрак опустился. Гул неистовый разнесся, сотрясая, что есть вокруг. Забурлило у мужика в животе, затряслось тело, в голове, словно колокол загудел. И вся внутренность запросилась наружу. Обуял его страх, какого раньше не знал, и руками дрожащими, натянул он скоро шапку на уши, да прижал что есть силы. Богдан поспешил за отцом, сделал всё в точности, только конь без шапки остался. Взбрыкнул он испуганный шумом неслыханным, да и в спину Богдану копытом попал, без чувств он на землю упал.

Шум ужасный вскоре прошёл, небо вновь прояснилось, солнце светит опять. Отец распрямился, снял шапку, и уши освободил, глядь, а Богдан на земле без движений, словно мёртвый лежит.

– Ах ты, Боже ты мой, что с тобой сынок? – поднимает сына, трясет, по щекам постукивает, обнимает да слезами горькими омывает.

И душой, и телом страдает мужик, рвётся сердце наружу от беды такой. Не было для мужика страдания страшней этого, вырвался у него из груди стон, и мольба о помощи.

В этот самый миг и открыл глаза Богдан, только видно, что плохо ему, с лица побледнел, тело вялое. Отец подхватил его да поставить старается, но ноги как ватные, не держат его. Уж тогда запрягает телегу мужик и везёт сына домой. Ведёт телегу мужик, а сам проклинает себя последними словами, да приговаривает.

– Вот я дурак, за себя испугался, а сына не сберёг.

Как увидела мать, что отец сына домой на руках несёт, всполошилась, и давай причитать да плакать. Уложили сына вдвоём на настил, ноги у матери от горя и подкосились. Упала она на колени и льёт слёзы горькие на сына. Богдан встать не может спина сильно болит, а сам говорит с матерью, успокаивает, да слёзы ей утирает. У матери от ласки такой сердце в клочья разрывается, никак успокоится, не может. Нет для неё сейчас ничего кроме сына родного, и готова она собой пожертвовать, лишь бы он был здоров.

Кое-как мужик уговорил её, оставили сына, а сами пошли к знахарке за помощью. Была у них в селе такая, всем помогала, хворь всякую лечила и сглаз снимала. Привели её в скорости да стали в надежде ждать, что поднимет сына на ноги, избавит их от беды нежданной. Долго знахарка Богдана смотрела, руки ноги трогала, с боку на бок поворачивала, кричал он сильно от боли чуть сознание не потерял.

– Ну, что старая скажешь? – с нетерпением спросил отец.

– Пока ничего.

– Положите его на печь, пусть спину погреет и полежит спокойно.

– А там видно будет, что дальше делать.

Не сильно утешила она родителей, да делать нечего поступили как сказала, и стали ухаживать за сыном. День и ночь молила мать всевышнего об исцелении сына, отец в храм каждый день ходил, свечу ставил о здравии. Много дней лежал сын без движения, родители уж отчаялись и потеряли надежду. Но всему своё время, знахарка стала поить Богдана травами и примочки целебные делать. Боль стихала, сын сам стал с боку на бок поворачиваться, вот только ноги продолжали не слушаться. На руках Богдан стал таскать тело своё, двигался по дому быстро да лихо. Умудрялся на лавку забраться, руки с каждым днем крепли, на улицу стал выползать, да отцу помогать, в чём мог.

Сердце родителей радовалось, глядя как сын двигаться начал и слезами горькими омывалось, что на ноги встать не может. По ночам часто оба плакали в подушку, что бы сын не услышал. А Богдан не унывал, каждый день чем-то удивлял родителей, вскоре одной рукой мог себя за стол посадить, и откуда только ловкость да сила в нем такая бралась. Помогая родителям во дворе, скотину в хлев жердиной длинной загонял. Управлялся ей так легко и ловко, словно хворостину в руках держит, топором наловчился дрова колоть, с одного удара пень пополам разбивал. А поленья как в сказке, с лёту ровно в стопку укладывал.

Так и жили, время шло год за годом, родители смирились с бедой радуясь, что сын жив остался, да ещё какой ни наесть, а помощник по хозяйству.

Много ли время прошло али мало, да только шум тот ужасный в их краях больше не повторялся, и местные все успокоились, позабыв о страхе. Но однажды прохладным вечером донёс ветер до их села запах гари будто бы костра великого. И запах был странный, словно горели не только дрова. Всполошились люди, подумав, что лес горит, но, не увидев зарева огненного, вновь успокоились. Через день появились в селе беженцы, которые уцелеть смогли и поведали новость печальную, как пришли к ним воины басурманские. Жгли дома, забирали скотину, убивали мужей тех, что косы да вилы в руки брал для защиты. Детей малых не щадили, а подростков и жён, в рабство с собой уводили. И бесчинству их не было видно конца, и не оставалось после них ничего кроме пепелища. Устрашились селяне такими рассказами, овладела многими паника, и стали село покидать.

Уходило много людей в дальние города, в поисках защиты за стенами их высокими, надеясь на дружину княжескую. А оставшиеся надеялись, что обойдет их беда стороной, не заметят басурмане их поселения малого в поисках богатой добычи.

– Может и нам уйти? – Слёзно баба просила мужа.

– Сын то наш постоять за себя не сможет, убежать у него тоже не получится, – и заплакала.

– Не плачь, поселение наше за гривой лесной, вдали от дорог больших, и тропа то в деревню к нам узкая, еле телега вмещается. Зачем мы им нищие, да и город вон в стороне не близкой от нас стоит.

Эти слова её чуть успокоили, с тем и стали жить дальше как могли, но теперь оглядываясь, да прислушиваясь, особенно по вечерам. Не много, времени прошло, как вновь почувствовали селяне запах гари в воздухе, только в этот раз и пепел до них долетел. А вскоре и люди беглые появились, кто, в чем был, некоторые вовсе нагие. Поведали эти несчастные более страшную весть, захватили басурмане город, тот, что в стороне неблизкой по дороге от них был. Битва была не один день, вся рать защищая свой город погибла, а когда ворвались враги, крушили и жгли всё что было. На холме где город стоял, теперь лишь пепел да руины от храма. И люди, которые проходили то место позже, сказывали, что хоронить там некого, все кто мертв был, тоже сгорели.

Затаился люд деревенский из домов не выходит, скотину на пастбище не гоняют, печи топить перестали, чтобы дым, не указал дорогу к деревне. Да только не помогло это, возвращался один вражий отряд, как видно другой дорогой, и вышел прямо на их поселение. Закрыли небо туча стрел, что басурмане пустили, кто не в доме был, пали сразу сражёнными. Налетели конные воины, принялись грабить и разорять. Отпор им дать некому, людей в селе мало осталось, может потому и не стали дома жечь. Богдан в окно смотрел с досадой, что встать не может и кулаки сжимал, да так сильно, аж пальцы хрустели. А когда увидел, как басурмане девок за волосы в обоз свой тащат, ногами детей малых побивать стали, и над стариками издеваться – не стерпел. Выполз он во двор, да так шустро, отец привстать не успел, что б остановить его. Схватил Богдан жердину свою здоровую и нырнул за ограду на улицу. В аккурат оказался, где глумились враги над старухами. Долго не думая, одним взмахом он добрую половину их в ряд положил, второй раз, остальные легли по другую сторону. Сбежались тут все сазу воины, саблями машут, а подойти не могут уж больно лихо Богдан жердиной машет, самые шустрые отлетали как мячики. Подъехал на лошади главный их, стрелы пускать запретил, смотрит на то, как один инвалид с его отрядом справляется. Уж почти перебил половину всех, пусть не до смерти, да лежат все рядком, не встаёт никто.