Боже. Это она. Настоящая.
Она подняла голову. И мир перевернулся.
Большие глаза – то зелёные, то карие, словно переливались, как листва после весеннего дождя. Но в их глубине – тень. Испуг.
Шрам над бровью – свежий, красный, кричащий о боли.
И её объятие – внезапное, крепкое, пахнущее кокосовым шампунем и чем-то ещё. Тем, что я не мог описать, но уже знал: этот запах будет жить во мне.
– Артём… – её шёпот обжёг мне шею. – Скажи, что это не сон…
Я прижал её крепче, чувствуя, как её сердце бьётся в унисон с моим.
– Это не сон, Анечка. Я здесь.
Мы стояли так вечность. Я гладил её спину, ощущая под пальцами каждую косточку, каждый вздох.
Потом я увидел шрам. Кровь ударила в виски.
– Это… он?
Она кивнула, пряча лицо у меня на груди.
Я сжал её руки – такие маленькие, хрупкие, с ободранными ногтями.
Она пыталась защищаться?
– Где он сейчас?
– Дома… – голос дрогнул. – Там все мои вещи…
Я поднял её подбородок, заставив взглянуть мне в глаза.
– Мы их заберём.
– Может… не надо? – она сжала мою руку. – Купим новые…
Я провёл пальцем по шраму – осторожно, будто боялся причинить боль.
– Нет. Надо.
Потому что я должен был его увидеть. Увидеть – и понять:
Как это чудовище посмело прикоснуться к ней? Как оно оставило след на её коже?
Как оно вообще дышит тем же воздухом, что и она? Я обнял её снова, пряча лицо в её волосах.
– Всё будет хорошо, – прошептал я, хотя сам в это не верил.
Но для неё…
Для неё я был готов солгать.
Или сделать так, чтобы это стало правдой.
Глава
3.
Перед
бурей
Мы шли по улицам Новосибирска, и Аня то и дело останавливалась, чтобы показать мне особенно дорогие ей места.
– Вот здесь я впервые прочитала свои стихи…
– А в этом кафе подают самый вкусный капучино в городе…
Её голос звенел, как весенний ручей, но в глазах всё равно читалась тревога. Я чувствовал, как её пальцы то сжимают мою руку крепче, то отпускают – будто она не могла решить, держаться за меня или позволить себе эту мимолётную радость.
– Блин, Тём… – она вдруг остановилась. – Я так хочу показать тебе все наши красивые места…
В её глазах стояли слёзы, которые она изо всех сил старалась сдержать.
Я притянул её к себе, чувствуя, какое хрупкое у неё тело под толстой зимней курткой.
– У нас ещё будет время, Анечка. Но сейчас – переночуем у твоей подруги. Отдохнём. А потом подумаем, как забрать твои вещи.
Мои пальцы невольно сжались в кулаки при мысли о том, кто посмел её ударить.
– Да… – она вздохнула, прижимаясь ко мне. – Наконец-то мы сможем говорить без этих дурацких задержек в сообщениях.
Её смех прозвучал неожиданно звонко в морозном воздухе.
– Что правда, то правда, – улыбнулся я, ловя её взгляд. – Ни один смайлик не заменит твоей улыбки.
И в этот момент, среди серых новосибирских улиц, она расцвела – как первый подснежник после долгой зимы.
Квартира подруги встретила нас запахом старого дерева и свежезаваренного чая. Советские обои, потёртый линолеум, но удивительная чистота – будто островок порядка в хаосе жизни.
– Настоящая постсоветская атмосфера, – не удержался я.
Аня кивнула, проводя пальцем по подоконнику:
– Здание 79-го года…
В её голосе была та особая нежность, с какой говорят о чём-то простом, но дорогом – несмотря на все трещины.
Когда дверь открыла Дарья, я сразу понял: эта девушка
– не из робкого десятка. Тёмные глаза окинули меня оценивающим взглядом, прежде чем распахнуться в искренней улыбке.
– О, так это тот самый Артём? Твой защитничек? Голос у неё был тёплый, с лёгкой насмешкой.
Аня прижалась ко мне, и я почувствовал, как кровь приливает к щекам.
– Да, он самый, – прошептала она.
И в этих словах было столько доверия, что мне захотелось стать именно тем, кого она во мне видела.