Мы сегодня обсуждали софизм, через те труды, которые мне удалось прочесть и понять ранее.

– Платон сложен гуманитариям. Люди аналитического склада сознания видят в его диалогах сплошь геометрически правильные фигуры, сложенные в бесконечно прекрасный узор бесед, – говорил Симон.

– Ты опять.

– Конечно, Павел. А ты опять упрямишься. Это будет самый лучший пример. Ты поймёшь не сразу, но поверь, определённо почувствуешь результат.

На протяжении каждых вечеров я периодически отлучался делать кофе. В этот раз, когда я вернулся в гостиную, в комнате Симона не было. Но вот щёлкнула дверь, и он вошёл с большой коробкой в руках, доверху наполненной книгами.

– Отсюда ничего нельзя выносить, – сказал я.

– Но вносить-то можно, – ответил он. И стал доставать по очереди книги из коробки, ища пару ей в моих шкафах.

– Некоторые вещи недоступны или очень трудны для понимания, поэтому у каждой из них есть свой ключ, – говорил он.

Я сидел и молча пил кофе, наблюдая действие до конца. Когда Симон закончил, он подал мне первую пару книг и устроился в кресле напротив со своей кружкой.

Я посмотрел на книги.

– Ты с ума сошёл? Ты подобрал пар восемь, не меньше!

– Ты сам сказал, что хочешь по-прежнему. Ты же учил древнегреческий.

– Ну не настолько, чтобы читать на нём! – я был в ужасе. – Тут с родным языком можно погрязнуть на годы, а с древним, ещё и мёртвым!

– Павел, прекрати! Ты же понимаешь для чего всё это.

– Для чистоты эксперимента, – вставил я угрюмо.

– Павел-Павел, ты в меня не веришь, – посмеивался мой друг.

«Мой друг» – как это странно звучало. Даже в мыслях. Я отложил книги.

– Сколько тебе лет? – спросил я.

– Мы – одногодки, – спокойно ответил он.

– У тебя есть семья? – настроился я закрыть пробелы в знании своего друга.

– У меня есть дочь.

Это было неожиданно.

– Это немного грустная история, – продолжил сам рассказывать Симон, видя моё смущение и интерес. – Мы с её матерью были дружны с самого детства. Наши семьи жили рядом. Война в стране разлучила нас на время, и встретились мы уже в самой спелой юности. Результатом стала дочь. Мы обвенчались сразу, а вот оформить всё в положенном порядке нашей страны не успели. Помешали её болезнь и смерть.

– Где девочка сейчас?

– Дома, в Греции.

Получалось, Симон вырос там. И ко мне вплотную подкралась догадка, что он неспроста сегодня так охотно делится своей жизнью.

Он молча внимательно смотрел на меня с минуту.

– Чего ты испугался? – наконец, спросил он.

– Кажется, ты читаешь мои мысли, а меня это даже не заботит, – усмехнулся я. – Я подумал, что тебе надо бывать дома, с ней. И значит…

– И значит, я скоро уеду. Ты прав. Она хоть уже и большая, но оставлять её одну надолго не стоит. Особенно с бабушками – сплошная свобода для тела и тюрьма для ума.

Симон сейчас улыбался как-то по-особенному – мягко, по-отечески.

– Да и у профессора там много родственников. Он часто со мной туда ездит.

– А в этот раз? – с неожиданным волнением спросил я.

Симон сверкнул синим, холодным взглядом.

– Тебе некогда будет скучать, мой друг.

– Кто же будет со мной по вечерам? – растерянно начал я. – А книги, квартира? И вообще, жизнь здесь?

Симон залился смехом – звонким, заразительным, искренним.

– Как же ты быстро шагаешь от дружбы к привязанности, Павел, – сказал он сквозь смех. Но потом добавил спокойнее:

– А может, ты не различаешь их? Остановись и подумай об этом.

Через полчаса я был уже в квартире один. Я не знал, надолго ли я здесь, не знал, надолго ли со мной Симон, но я последовал его совету. Я остановился на этом самом мгновении и понял, что очень счастлив.

***

Дни сменяли вечера. Моя жизнь неизбежно поделилась надвое – люди за пределами квартиры – и Симон. Я внял его словам, и больше про отъезд мы не говорили. Я сосредоточился на своих возможностях в приобретении того, что он так старался вложить в меня. Мне стало интересно и самому на что я способен.