Я слушал, счастливо осознавая, что не упустил из-за глупого упрямства этого мгновения. Я гордился своим сегодняшним поступком. Я гордился собой.
– Как ты понял, что я вернусь? —спросил я.
– Мне достаточно было видеть твой взгляд, стыдящийся решений твоего ума.
Он помолчал.
– Ты ведь часто такое делал. Но сейчас, со мной это было лишним. Ведь ты сам так и не смог понять, почему убежал.
– Как я и не понимаю, почему ты оказался со мной.
– Так или иначе, я был бы с тобой всегда. Мы должны вместе пройти часть своих путей, – странно произнёс Симон. И тут впервые я заметил нечто в его взгляде, похожее на беспокойство или тревогу. Он быстро отвёл глаза и подал мне чашку.
– Расскажи мне о профессоре, – решился я спросить. Мною давно владела мысль об этом человеке, который несомненно много значил для Симона.
– Я не буду о нём рассказывать. Вскоре я вас познакомлю.
Посидев ещё около часа, в половине третьего ночи я, наконец, открыл дверь своей квартиры. Здесь всё было также, как и несколько часов назад. Я не уходил навсегда, я просто был занят другим делом в другом месте.
***
Утром на работу пришлось отправиться в немного помятом вчерашнем виде – вещи-то мои съехали. Хорошо, что уроков сегодня было немного. Дети необычно шумно и ярко выражали свои настроения – много спорили, шутили. Я заметил, что после своего победоносного поражения я стал спокойнее реагировать на их выходки и едко-показное поведение. Энергии, руководящей детством, всегда много, и она разнополярная, дикая, буйная. Если мне, в моём возрасте, тяжело совладать с «колесом нрава», то, что говорить о неосознанном потоке мыслей и слов учеников. Я решил постепенно менять формат нашего общения от положенной субординации к честности уважения. И в награду получил ещё по два выезда с ними в каждом месяце. Но я не расстроился, я знал, что детям будет приятнее расшагивать по музеям, нежели весь день сидеть в классе.
Вечера стали моим самым желанным временем суток.
– Я принёс тебе один волшебный напиток, – в привычный час ко мне входил Симон. – Если ты и дальше будешь уделять так мало времени сну, то заболеешь. Организму нужно восстанавливать баланс любой ценой, особенно после умственной нагрузки.
Он передал мне коробочку. Название чая было на немецком, состав – на латыни. Я немного знал латынь. В школе увлечения травами началось с гербариев и походов в ближайшие рощи, потом – в отдалённые, а потом уже и в лес. В общем, названия все были сплошь из наших широт. Я поставил коробочку на видное место.
– Как ты видишь наши беседы? – неожиданно услышал я и опешил. Наша размолвка по этому поводу была им же сейчас и обесценена! Он уступал мне? Мне! Я не мог понять и поверить.
– Так же, – наконец выдавил я. – Так же, как раньше.
Симон улыбался.
– Своенравный Павел! Ты очень упрям! Почему не требуешь своего теперь?! Боишься снова проиграть?
– С тобой ощущаю себя магнитом – притягиваю противоположное желаемому. Раздвоение какое-то. Это тяготеет больше к психологии. Но я в ней не силён.
– Ты прав, что к психологии. Раньше, во времена Платона, Аристотеля, существовал высокий стиль риторики, объединяющий многие современные вычлененные дисциплины, как психология, история, этика, искусство речи, письма и прочее. Такое дробление не было нужно тем, кто развивал свои способности мышления до возможных пределов. Видеть человека, вести с ним беседу, задавать правильные вопросы, дискутировать, рождая новые мысли и находить общие с ним грани, попутно обнажая пропасти, разделяющие вас – вот, по-моему, единственно верная наука человеческого взаимодействия. Психология – лишь малая её часть, элемент, – добавил он, глядя на шкафы.