От трамвайной остановки идти было недалеко и вскоре, исправив свою ошибку с помощью вахтёрши, сидевшей в лабораторном корпусе института, куда он первоначально зашёл, Палин входил в высокие массивные двери главного корпуса. В вестибюле, который оказался тёмным и прохладным после зноя летнего солнца, Егор невольно остановился и начал осматриваться. Недолго постояв, он смело направился к широкой лестнице с колоннами и двумя статуями по бокам. Одна из них, судя по наготе и отсутствию рук, была многотысячной копией Венеры Милосской, а вторая являла собой зрелого мужчину в греческом одеянии. Это был не то бог Древней Греции, не то один из столпов её истории. Но не они придали уверенность Егору, а стрелка с надписью «Приёмная комиссия».

Свернув направо и пройдя немного по коридору, Палин остановился в распахнутых настежь дверях просторной аудитории. Столов в ней было немного, и стояли они вдоль стен, образуя гигантскую букву «Г». Цветы, украшавшие их, делали аудиторию праздничной и радушной после тёмного вестибюля и мрачноватого коридора. Таблички с надписями «ПГС[3]», «СТФ[4]», «ГТФ[5]» и так далее ни о чём Егору не говорили, и его голова стала отрабатывать варианты дальнейшего действия. Замешкавшись немного, он подошёл к столу, за которым сидела симпатичная девушка в белой кофточке. Она выглядела менее солидно, чем остальные, а значит, с ней проще будет поговорить, подумал Егор.

– Извините, пожалуйста, я выслал по почте документы в ваш институт, но вызова до сих пор не было, – начал Палин.

– Какой факультет? – перебила его девушка.

– Строительство гидростанций.

– А, Вам на ГТФ. Это вот за тем столом, – указала она рукой в сторону перелома гигантской буквы «Г».

Борис Андреевич Остроушко – ассистент кафедры гидравлики и гидротехнических сооружений, был сначала огорчён назначением в состав приёмной комиссии, но работа есть работа. Вскоре он смирился и не сильно сетовал на судьбу. Порой было даже интересно наблюдать за приходившими парнями и девушками, их поведением, а иногда и подбадривать уж очень неуверенных в себе. В этом году, судя по присланным аттестатам, поступающие были как никогда сильны, конкурс на все специальности большой, что неудивительно, так как одновременно был выпуск и десятых, и одиннадцатых классов.

Остроушко сразу заметил вошедшего Палина и по приобретённой недавно привычке стал с интересом его рассматривать, прислушиваясь к разговору. У парня была часто встречающаяся для русского человека внешность: рост немного выше среднего, русоволос, круглолиц, слегка курнос, с крупными губами, широким бровями и, в завершение всего, великоватыми для его головы слегка оттопыренными ушами. В его фигуре не было юношеской угловатости, только небольшая сутулость.

Больше внимания привлекла его одежда. Пиджак, широковатый в плечах, но с короткими рукавами, явно принадлежал ранее другому хозяину. Из-под пиджака виднелась тёмная, много раз стираная рубашка. В руках парень теребил от волнения выгоревшую на солнце кепку-восьмиклинку некогда синего, а теперь неопределённого цвета.

Дома Егор долго думал, в чём ехать в институт. Отцовская вельветовая куртка с карманами на молнии, в которой он много лет ходил в школу, вытерлась на локтях, местами была заштопана и имела неподобающий вид. Полуботинки дышали на ладан. При этом надо было учесть, что, возможно, при возвращении домой придётся идти пешком из райцентра по грязной после дождя грунтовой дороге. Выручил зять, предложивший свой пиджак и ношеные немного стоптанные полуботинки. У Егора пиджаков, а тем более костюмов, никогда не было. Пиджак был кстати из-за наличия множества карманов. Полуботинки Бориса Алексеевича были на размер меньше и немного жали, но терпимо. На случай грязной дороги зять предложил Егору взять кирзовые сапоги.