Океаны вздыбились
И запели хором
Мы давно забытые
Древние псалмы
Горы стали падями
Пади стали безднами
Бездны стали полными
Человечьих тел
Сколько люди падали
Сколько звери бегали
Столько с неба темного
Млечный путь блестел
В зори бесконечные
Солнце лилось сонное
Капелька по капельке
И вулкан чадил
Что там за видение
Сквозь стекло балконное?
Или это виденье
Из последних сил?
Или сны зыбучие?
Или явь несносная?
Или откровение?
Или все обман?
У двери балконной я
Мучаюсь вопросами —
Материк накренился
Вздыбив океан
Сталкерам
Мы все немножко сталкеры —
Кто менее, кто более.
Нас постоянно сталкивает
С явлениями боли.
Сквозь вены пограничные,
Сквозь лагерные зоны
Не пойманы с поличным мы
Ведем сквозь тьму законов
Потерянных и брошенных,
Художников и гениев,
Плевать хотевших в прошлое
На гены поколений, и
Издерганных желаньями,
И боле не желающих,
Закланных и заклателей,
Мятущих, пьющих, кающих…
Пред проволокой колючею
Нас забивают палками…
Мы так друг друга мучаем…
Мы все друг другу сталкеры…
«Я был в стеклянном городе…»
Я был в стеклянном городе,
Где все вокруг – стекло,
Где солнце каплей золота
По улицам текло.
За стенами, за гранями —
Хрустальный интерьер,
Кругом машины, здания,
Трамвай, милиционер —
Всё из стекла прозрачного,
Из смальты, хрусталя:
В березах гнезда галочьи,
Окрестные поля…
И истекал прохладою,
Звенел осенний сад.
Осколки-листья падали —
Хрустальный листопад.
Луна ущербным блюдечком
Гляделась в тьму зеркал,
А я бродил по улочкам,
Пристанище искал…
В водовороте-вороте
Весь мир звенел-звенел;
Я был в стеклянном городе,
Я сам остекленел…
Всё просто
Всего-то навсего – Луна
В ночи огромная, в полнеба.
Всего-то навсего – звезда
Сквозь мякиш облачного хлеба.
Всего-то навсего – дома,
А в них – целуют и смеются.
Всего-то навсего – зима:
Снежинок белых парашютцы.
Куда ни глянь – повсюду жизнь.
Как ни кидай – а смерти нету.
И ты – транзитный пассажир,
Случайно севший на планету.
Да, просто-напросто живем:
Луна, звезда, снега, канавы,
Попутчик, неба окоем,
Года у Млечной переправы…
Ворона
Смешное названье у речки – Ворона…
Какое-то чудное… Так сгоряча
В деревне дают ярлыки посторонним,
Как будто бы сук обрубают с плеча.
Вихлястая речка по узкому руслу —
Корова пройдет, не замочит боков.
А мне почему-то становится грустно
Средь вширь разнесенных ее берегов.
Обрыв от обрыва – на полкилометра,
Но в пойме уже величаво стоит
Лесок, наклоняясь к пушистому ветру,
Да гнется столетие серый ковыль.
Когда-то сюда пароходы вставали…
От Волги тянули баржи бурлаки…
Вон, видишь, торчат полусгнившие сваи.
Послушай, о чем говорят старики.
А нынче – лишь грустно вздыхают коровы,
Качая рогами над зеркалом вод,
Да плачут в леске ошалевшие совы,
Да кружат стрижи в небесах хоровод.
«Вот опять промозглый ветер…»
Вот опять промозглый ветер
Крыши снежные рябит…
Только рдеют поздним цветом
Гроздья мерзлые рябин.
Только пробежит прохожий,
Спрятав шапку в воротник.
Только на стекле похожий
На тебя чужой двойник.
Стужа душит все на свете —
От весны и до весны.
И уносит снежный ветер
Непроявленные сны.
Отражен в стекле балконном
Кто-то старый и больной.
И скрипит во сне со стоном
Время в комнате пустой.
Капли давленой рябины
На снегу, как будто кровь
Брызнула – так рвутся вены
В перезвон колоколов.
Фото
Припаду к твоим ресницам,
Поцелую тени глаз, —
Город спит, а нам не спится
В этот тихий, звездный час.
Только мы с тобой на свете —
Две свечи в туманной мгле:
Я – над книгой в кабинете,
Ты – в окладе на столе.
«Ох ты гой еси… Я хожу пою…»
Ох ты гой еси… Я хожу пою
По больной Руси, точно черт в раю,
Как седой Боян во чужом краю,
Ох ты гой еси – на крови стою.
На крови расту, по крови кружу.
Крову-кровушку год за годом пью.