Шорох шагов по притихшему саду. Настроения Леонид Евдокимов
© Леонид Евдокимов, 2025
ISBN 978-5-0067-2277-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Тристрочия
При-под горой
Тулилась деревенька…
По-над дворами уж сосны раскидались.
В предчувствии ночи тяжелые, суровые деревья
Выстраиваются в маршевые роты,
Собираясь в звездный поход…
Скоро осень…
Кидаю на холст
Свинцовые краски.
Терпение и – на мой неслышимый свист
Всплывают из глуби киты и дельфины —
Вскипают воды в заливе Терпения.
Возвращаются из морской дали к родному брегу
Унесенные весной деревья… Цепляются за песок
Абордажными крючьями корней в бессильной надежде…
Пол- на полметра ничейной земли поливаю
День за днем, подобно монаху, в надежде, что
Зазеленеет принесенная волнами веточка сакуры…
Из ста крючочков на твоей одежде я не успел
Расстегнуть и половины. А уж пора, уж утро…
Приснись мне завтра жизнь моя по новой…
Мой Учитель встал на вершине высокой горы
И раскидал приветственно руки навстречу
Летящему небу. И в тучах утонул, Сибирский Кедр.
Вечером читал стихи дочери.
Она штопала мой костюм…
Завтра праздник.
Брёл по берегу моря,
Вдруг стало
Тесно в костюме…
Сон: подставил руку павшей звезде…
Проснувшись,
Заклеил лейкопластырем стигматы…
Огромная муха жужжит по стеклу.
Метнувшись, вылетела в форточку.
Я доволен: не пришлось убивать.
Вольно поэтом заблуждаться:
В их ошибках потомки
Отыщут знаменья.
Город окнами в море прилег отдохнуть
На туман. Воскресенье – завтра.
У нас всё – завтра!
В вечернем городе засыпают окна.
Редким прохожим, видимо,
Есть куда спешить.
В больничной курительной сизо и серо.
Все говорят о боли
И не слышат друг друга.
Найду ли дом,
К которому я бегал в юности
Влюбленный безнадежно?
Я застрелил свою больную собаку.
Много лет прошло. А мне все кажется,
Что я стрелял в себя.
Дождь отмыл дома и краски.
Завтра все снова станет
Пыльным и старым.
Три кошки в доме
Моем живут,
Хранители знаков свободы.
Я склеивал себя из тысячи зеркал,
И сотни тысяч отражений свел в фокусе, —
Но разве это я?
Пятистрочия
Било солнце, и мы стояли утомленные солнцем.
Били ливни, и мы стояли утомленные ими.
Пала зима, но мы все стояли с обнаженными душами,
Голые.
Я и деревья…
Меня потрясла картина Лордкипанидзе
«Конец мира» —
Я прыгнул с высоты в песок:
Боль и разочарованье
Явью.
Жена ходит на цыпочках,
Боясь помешать.
А мне за столом
Открылась магия
Чистых листов.
Друг-художник
Прислал письмо.
Всего несколько строк:
«У меня тоже хандра
И безденежье…»
Жена пересказывает
Дворовые новости;
Киваю согласно, и не слышу.
И молчу —
Новая привычка.
В палисаднике раскрылась
Первая роза
Шиповника, —
Было бы здорово
Бросить курить…
Жило на свете Знание,
Похожее на диковинное животное,
И уснуло на берегу Океана;
Люди думали —
Просто гора.
Журчала речка,
Обегая камни,
От полноты и страсти
Скрывая многие в глуби,
Вылизывая их до совершенства.
Небо пахло водой и травой…
Море пахло ветром и небом…
Стланник у моря дурманил надеждами…
Только из города запах сочился
Безлюдья.
Весна – мне не спится,
Сижу у окна: ностальгия, —
Все жду, что с бездонного неба
Гусиные стаи
Окликнут меня…
Открываю Библию вечно на том же месте —
Екклесиасте.
Почему не на
Песне песней царя Соломона?!
Суета сует, и всё…
В черном небе осени
Кричали гуси.
Мы с дочерью стояли и слушали,
Долго молчали,
После того, как они улетели.
Завидую детям, кошкам и идиотам.
Первые не знают будущего.
Вторые не знают прошлого.
Третьи —
Настоящего.
На днях утонула девочка,
Всего девяти лет,
Тело ее утащило отливом.
Ее
Мне не жалко.
За окном дождь и дождь.
Кажется, не найти сухого:
Дождь.
Даже кончики моих пальцев
Набрякли влагой.
Хрупкий шар хризантемы
Прятался в ветвях
Засохшего шиповника, —
Качались вместе
От порывов ветра…
Я слов не подобрал для дочери,
Чтоб объяснить «любовь»,
Но сотни две синонимов к
«Убить» и
«Ненавидеть».
Раньше книги про одиночество
Отбрасывал прочь.
Казалось: вранье.
И сейчас не читаю:
Зачем мне знать чужое одиночество?
По хмурому полдню топает праздник
Пьяными ногами ветеранов,
Футбольным мячом пацанов в поношенном,
Тяжелыми шагами женщин,
Счастливых колбасой на День Победы…
Я хотел запеть – и не запелось.
Я хотел заплакать – в сердце пусто.
Я хотел кричать – но в горле спазмы.
Я хотел в толпу – она сомкнулась.
Из окна смотрю на подорожник…
Кот пришел с улицы
Голодный и грязный;
Три дня дома не был.
Не спешу его рыбой кормить —
Пусть немного потрется о ноги мои…
Только бродяга знает наверно:
Как это много – стол,
Как это много – кровать,
Как это много – дом,
Как это трудно – свобода…
Я искал Бога в Махабхарате…
Я искал его трудно в Библии…
Я в Коране его не нашел…
Я копался в себе и знакомых пытал —
Неужели ж взаправду Бог умер навеки?
Я в утро встал счастливым и покойным,
Сказав себе: я славно поработал ночью —
Все сны писал любовь
То маслом, то сангиной, то пастелью.
И долгий день перебирал картины.
Раствориться бы в метели…
Расколоться б на снежинки…
И у ветра на горбушке
Улететь бы далеко…
А потом, весной, – растаять.
Рубаят
С величайшим почтением
Омару Хайяму, а в его лице
Всем суфиям.
Виноградной лозой побывал я во сне —
Виноградом, от гроздьев до самых корней.
Виноградарь прошел и обрезал макушки,
И проснулся я в терпком игристом вине.
Если б не было Истины скрытой во мгле,
Жизни б не было, верно, на нашей Земле…
Даже плесень и та осознанием дышит,
Расползаясь по дикой и мрачной скале.
Весь мой ум из трех букв, из трех знаков и слов,
Он оковы из снов не потребует вновь.
Он – владыка Вселенных и горних приделов.
Ум – один, но он три: Воля, Мудрость, Любовь…
Если ткач притомился, и порвана нить —
Ткань с изъяном получится. Как сохранить
Роз и лилий узор на парче повседневной?
Свежесть губ, томность глаз или бархат ланит?..
В этом городе сером нет места зиме…
Летом – нет ни гвоздики, ни роз, ни лилей —
Лишь дыма да дома из железобетона,
Да сердца у людей из разбитых камней…
Если б знал ты заранее, сколько смертей
Притаилось за щедростью пылкой твоей!
В этом мире за щедрость особая плата:
Состоянья не хватит за град из камней!..
Что мне ваши подарки и грубая лесть?
Неподкупны, как ветер, несущие весть.
Если сердце открыто – берите задаром,
Если нет, то зачем же мне в душу к вам лезть?!
Я по рынку таскался с пустою сумой;
По товарам метался приятель – ум мой.
Вдруг сквозь тучи проглянуло синее небо…
Без банкнот и посредников небо со мной!
Получить он надеялся ангельский чин.
Он постился, молился и сотни причин
Изобрел, дабы быть среди ангельской знати,
Но – увы! – только доски на гроб получил…
«Погоди еще год,» – говорило вино.
Что ж, вину не прикажешь, известно давно.
Нетерпимые брагой с сивухой довольны,
Им иного с похмелья познать не дано…
Если друг твой солгал тебе трижды за день,
Знай: удел твой – от друга тяжелый кистень.
Если недруг правдив – поклонись ему низко:
В черной ночи не водится черная тень!
Виноградное солнце – и мне, и жене,
И хрустальные блики на чистой стене,
Небеса, и снега, и поэмы Саади,
И несущийся всадник на белом коне…
Лемурийцы оставили в память для нас
То, что видеть способен испытанный глаз.
Обрученный навек с виноградной лозою
Он и мне освещает мой путь на Кайлас.
Ох, я столько влюблялся, что стал забывать
Что есть что, кто был кем и кого чем назвать?!.
Все меняется быстро в игрушечном мире…
Звался зятем, глядишь, ан уже и не зять…
Перепонки сдавила мне темень в ночи —
Хоть кричи, хоть стучи, хоть надменно молчи.
Ладно – умер. Ну умер и умер:
Я раз сто умирал без особых причин.
Как-то раз я лежал и следил за Луной.
А она притворялась безумно больной;
В тучи куталась зябко, моргая, слезилась,
А затем превратилась в ничто надо мной.
На иврите запел легендарный Олимп…
С хула-хупом не спутали ль мы с вами нимб?
В мясорубке понятий смешались жаргоны…
Суфий – Вася, а в рясе со мной – аль-Хаким.
«Мы – славяне,» – талдычили парни в строю,
Поминая отца, да и матерь свою.
Если б в свет пропускали по роже да коже,
Мы б устроили ад даже в горнем раю…
Преставление света уже началось! —
Он кричал, он вопил, он гнусавил под нос.
А наутро я встал – солнце вширь горизонта,
И Земля не скатилась пока под откос.
«Апокалипсис грядет! Ты к битве готов?!» —
Слышал тысячи раз и из тысячи ртов.
Я смеюсь, как мальчишка: вот море, вот солнце, —
Мне они заменяют пять тысяч постов.
Говорят, в рубаях ничего не поймешь, —
И ползет по задворкам цветистая ложь.
Мир в вине утонул, мне-то? – верьте, не верьте…
Не поймешь до тех пор, пока не отхлебнешь…
Собирались пииты, читали стихи,
Как трагичны их лица, и тоны глухи…
Я сидел в стороне, забавляясь безумьем,
Под стихи разговлялся я белым сухим…
От людей несмеющихся тянется жуть.
А с непьющим в компании страшно вздохнуть.
Если б Бог не любил виноделье и вина,
Разве б он нам позволил хоть пробку лизнуть?
Нам твердили всечасно, что строй на века.
Стройки славила в книгах негодных строка…
Лишь философ, вздыхая над пенною чашей,
Знал, что жизнь коротка: от глотка до глотка.
Я к Хайяму пришел расспросить про удел,
Но мудрец не ответил: с похмелья болел.
Отхлебнув из кувшина – стал ближе к пророку…
Что ж я принял совет твой, Омар-винодел!
Виноградная кровь, что вскипает во мне,
Увлекает меня в царство вечных огней.
Ну и что из того, что живу подаяньем?
Я богаче богатством немереных дней…
Мне смешна эта выставка тряпок и дач —
Ну ж, раздуйся еще, пустотелый богач!
Время дружит с вином, так несите ж братину!
Для набивших карман – время только палач.
Не искал я одежд на чужой стороне,
И за славой гоняться, скажу, не по мне.
