– А зачем Мухит нас собирает?

– Вот этого не знаю. Общей городской сходки никто из рулевых и смотрящих раньше не назначал, да и районных сходок я что-то не припомню. Город-то у нас никогда на зоны и территории не был поделён – красный город его называли – не потому, что все поголовно коммунистами были, а поскольку правили тут милиция и другие органы, а не братва. Только сейчас к культуре приобщаемся. Повод, чтобы вызвать нас, ребята передали: человек десять из одной пятиэтажки, что на окраине нашего микрорайона, подрались возле ночного клуба с группой пацанов откуда-то с привокзальных территорий. Кого-то порезали, но не смертельно. Наши их побили и деньги забрали. А подрались на нейтральной территории, так что наши, как это, в общем-то, и принято, ничего возвращать не стали. А они передали Мухиту, что с ними поступили не по понятиям.

– А чего сразу к нам не пришли?

– Приходили. Их вторично побили и выгнали. После того, как мы всех вокруг нагнули, у нас в микрорайоне народ немного чувство реальности потерял. Я с этими щеглами вчера встретился и поучил их жизни. В ночном клубе они поступили верно, но потом совершили ошибку – гонцов не бьют, а приводят их к смотрящему, который всё и решает.

– Вот видишь, ты забываешь людей ко мне приводить, и они тоже забывают, – сделал вывод Баха, и Серик на этот раз был вынужден с ним согласиться. – А ты их на сходку позвал?

– Чего им там делать? На сходку только нас троих позвали, да ещё Ризу, но он, как всегда, отказался. Он же теперь на рынке точку держит, у него там работы много. Пацаны наши, нам и отвечать за них. А потом, если надо, мы с них сами спросим. Я, кстати, уже спросил: отобрал у них всё, что ещё не успели потратить с тех денег, которыми они у привокзальных разжились. Деньги уже в общаке. Но, сколько бы Мухит ни требовал от нас вернуть их, ничего мы возвращать не будем. Как только зайдёт речь об этом, передай слово мне, я им отвечу достойно. Это очень важно, запомни: мы никому ничего не должны. Мы Мухита, конечно, уважаем и всё такое, но деньги ему отстёгивать не будем. Городской смотрящий всегда был очень абстрактной фигурой: все знают, что он крутой, но это и всё. Грев со всех собирали только в исключительных случаях, и это всегда было добровольным делом. У нас своих сидельцев достаточно, и мы поддерживаем. Так что помни это, а как только почувствуешь, что слова у тебя кончаются, передай слово мне.

Баха хотел ещё что-то сказать, но их неожиданно прервали.

– Пришли, вот этот дом, – показал Рустем, прекратив заигрывания с женским полом и делая серьезное лицо.

Они дошли до стандартной панельной пятиэтажки: желтые блоки с черными траурными обводами, восемь затхлых подъездов, полуживые козырьки с покореженными алюминиевыми лампами: все, как и в их родных микрорайонах. Рядом теплопункт и развалины старого барака с вылезающей повсюду соломой. Позади здания грибочки и беседки выдавали детский сад.

Возле последнего подъезда на лишённой деревянных деталей, облупившейся на солнце скамеечке сидели на корточках, словно птички на проводе, несколько дворовых пацанов. Они курили и щелкали семечки, но при приближении делегации шестнадцатой школы прекратили своё увлекательное занятие и поднялись. Поздоровавшись, ребята указали гостям на подъезд со словами:

– Идите в подвал, Мухит скоро подойдёт.

В подъезде было сыро и темно. Друзья, нагнув головы, протиснулись в маленькую обитую жестью дверку, которая вела в подвал. Спустившись по выщербленной бетонной лестнице и с опаской пройдя мимо клубов пара, поднимавшихся из гнилой трубы отопления и делавших вход в убежище Мухита похожим на логово падшего ангела в преисподней, Баха и его друзья приблизились к глухой заржавленной дверце в панельной стене. Не успел Рустем в неё постучаться, как дверь открылась сама, и высокий хмурый парень молча кивнул головой, приглашая их войти внутрь.