– Поддержим, чего уж там, – сказал Бахыт.

– О распределении денег поговорим отдельно, – добавил Серик. – Небольшую сумму каждый месяц придётся выделять Ризе и его людям. Конечно, они всегда нам и так помогут, но с откатами будет лучше – так мы дадим им понять, что мы народ с понятиями и отвечаем за помощь. Остальное как обычно: грев и другое, только надо будет конкретные суммы обговорить.

– А что это: как обычно? – спросил Баха. – Ты не забывай, я парень аульный, ваших «как обычно» не знаю.

– Какой въедливый, – с уважением посмотрел на Бахыта Серик. – Обычно средства общака, насколько я знаю, расходуются на поддержание сидельцев в зоне – это самая главная статья. Из нашей школы сейчас сидят трое, их мы и раньше финансировали, но так, время от времени, потому что общак Амантай зажимал, расходовал только на свои цели, а с народа добровольно не особенно-то соберёшь. Единицы давали регулярно и в нормальном размере, а остальные в основном отнекивались. Но теперь деньги у нас есть, ребятам в зоне будем вносить помощь постоянно. Это не такие большие суммы – раз в месяц даём на сигареты, хлеб, продукты, можем родственникам их помочь, если будет такое решение «сверху». Часть денег будет уходить на охранников и милицию, потому что так просто передачи туда не принимаются, особенно денежные. Это дело нужное, для ребят самое главное даже не сам факт передачи, а мысль о том, что их помнят и ждут обратно.

В последнем Баха сомневался, и это, видимо, отразилось на его лице, почему Серик тут же сменил свой поэтический тон на более приземлённый:

– Да не бойся ты, никто из них в школу не придёт, а если и придёт, то ничего мы им не должны. Школьная корзина – это не зоновский и не блатной общак, и в этом-то и всё преимущество. У нас нет строгих правил по распределению денег, и никто нас не накажет, если мы распорядимся ими так, как хотим. Амантай вон сорил деньгами направо и налево, новые шмотки себе покупал, рюкзаки всякие, баб в рестораны водил…

– Баночное пиво пил, – вставил Рустем.

– Да, и виски из кооперативного магазина тоже брал, – подтвердил Серик. – И никто ему не мог сказать ни слова, потому что это было его право. Сам отобрал – сам и потратил. А что всё это значит для нас?

Баха молчал, не зная, что ответить.

– Для нас это значит… – продолжал Серик с торжеством. – Вот, например, у тебя личного помощника нет. Тебя не найти, когда ты нужен. А у Амантая всегда было несколько ординарцев. Ходишь ты, извини, в чём попало. А это разве хорошо, разве правильно, что смотрящий школы похож, извиняюсь, непонятно на кого? Ты не бойся тратить деньги на себя, у нас их скоро много будет. Как только наберём, сразу же купим шмотки всем нам троим… Тебе, конечно, самые лучшие…

Баха уже явно устал от разговора и скучающе смотрел в окно.

Серик потряс его за плечо со словами:

– Да не грусти ты так! У нас новая жизнь начинается, ещё не то будет!

– Вот именно, чувствую я, что не то ещё будет, – менее радостно, чем Серик, произнёс Баха.

Приехав из села, Баха крайне редко выходил за пределы своего микрорайона, а уж ту сторону реки и вовсе посещал лишь несколько раз, поскольку необходимости бывать там регулярно не возникало. Поэтому другую, левобережную часть города он знал очень плохо и, появившись в центральных микрорайонах впервые, с любопытством и некоторой опаской озирался вокруг. Все тут было почти такое же: желтые панельные пятиэтажки, пыльные пустыри с минимумом растительности, даже местный универмаг «Рахат» сильно походил на «Каспий» возле третьей школы, куда Баха часто наведывался, но при этом присутствовало четкое ощущение, что территория здесь чужая, и они тут всего лишь гости. Попадающиеся в пути группы старшеклассников по пять-шесть человек смотрели на Баху и его друзей оценивающе и со скрытой агрессией, сразу примечая пришлых, но держались на расстоянии – сказывались габариты Рустема.