Ярослава, сжав в озябших пальцах древнюю книгу, чувствовала, как ее окутывает липкий, парализующий страх. Это было не простое волнение, а первобытный ужас, поднимающийся из самых глубин души. В этом месте, в обители князя Велеслава, тьма ощущалась особенно сильно, не как отсутствие света, а как осязаемая субстанция, плотная, давящая, готовая в любой момент поглотить все живое.

«Здесь нечисто, – прошептала Агафья, истово перекрестившись корявой рукой. Ее голос, обычно скрипучий и уверенный, сейчас дрожал, словно осенний лист на ветру. – Чует мое старое сердце, здесь недобрый дух хозяину помогает. Не по своей воле он творит зло, а под чьим-то колдовским принуждением».

Ярослава кивнула, соглашаясь со словами старухи. Она и сама чувствовала, как сила леса, обычно щедро наполнявшая ее энергией, словно могучий поток реки, здесь иссякает, превращаясь в тонкий ручеек, едва способный пробиться сквозь толщу тьмы. Это было похоже на то, как живое существо, попавшее в тщательно расставленный капкан, беспомощно бьется в попытке освободиться.

«Агафья, скажи мне, где Василиса? – спросила Ярослава, глядя на старуху с тревогой и надеждой. Ее голос, несмотря на страх, звучал твердо и решительно. – Ты знаешь, где ее держат? Какова ее участь?»

«Знаю, касатка, знаю, – ответила Агафья, поёжившись, словно от сильного холода, хотя ночь была тихой и безветренной. – В подземелье, в самой глубине поместья. Там Велеслав творит свои черные дела. Место то гибкое, не приведи Господи никому туда попасть».

«Покажешь нам дорогу? – настаивала Ярослава, чувствуя, как в сердце разгорается пламя праведного гнева и неукротимой решимости. – Не время сейчас страшиться, нужно действовать».

Агафья немного поколебалась, словно борясь с собственными страхами, но затем, словно приняв важное решение, кивнула и, подобно призрачной тени, скользнула вдоль щербатой, увитой плющом стены поместья. Ее лохмотья шуршали, словно перебирали сухие листья, а стоптанные лапти бесшумно ступали по каменистой земле.

Ярослава, Лука и Степан, переглянувшись, последовали за ней, стараясь не издавать ни звука. Они пробирались через заросший бурьяном двор, огибая покосившиеся сараи с провалившимися крышами, зияющие черными дырами окон, и заброшенные конюшни, от которых остался лишь прогнивший остов. В воздухе витал спертый запах сырости и гнили, смешанный с терпким, незнакомым ароматом каких-то зловещих трав, от которого першило в горле и кружилась голова.

Вдруг, Агафья остановилась у старого, заброшенного колодца, заросшего мхом и оплетенного диким виноградом, словно пышным погребальным саваном.

«Здесь вход, – прошептала она, указывая костлявым пальцем на темное, зияющее отверстие в земле. – Будьте осторожны, там опасно. Велеслав поставил стражу, нечисть всякую на подмогу призвал. Без молитвы туда соваться – верная погибель».

Ярослава, нахмурившись, подошла к колодцу и заглянула внутрь. Внизу простиралась непроглядная тьма, словно бездонная пропасть, готовая поглотить любого, кто осмелится в нее спуститься. Оттуда тянуло холодом и сыростью, а в воздухе витал едва уловимый запах серы, словно предвестник адского пламени.

«Есть другой путь? – спросил Лука, с опаской поглядывая в темную бездну колодца. Его лицо, обычно румяное и добродушное, сейчас побледнело, а в глазах читался неподдельный страх. – Может, обойдем стороной? Или поищем другой лаз?»

«Нет, другого пути нет, – ответила Агафья, покачав головой, словно старая сова. – Только через колодец можно попасть в подземелье. Велеслав все ходы-выходы перекрыл, не оставил ни единой лазейки».