– Да знаю я вашу тайну, – прервал я ее. – У Павловской есть временной портал, который ваша контора хочет прибрать к рукам, как прибрала к рукам порталы наши с Никитой. Так?

– Так. Откуда ты это знаешь? – удивленно сказала Милька.

– Подумаешь, тайна великая, – равнодушно ответил я. – Кстати, есть еще одна организация, «Черный кристалл» называется, которая тоже пытается прибрать к рукам этот портал. Она тоже пытается затащить Павловскую в свои ряды ненасильственным путем. А у меня в связи с этим вопрос: почему бы всем не оставить ее в покое? И еще… Вот не хотел тебе говорить, но ладно… В отличие от тебя, я не играю краплеными картами и не прячу туз в рукаве… В общем, замуж вышла Вера Павловская, муж у нее военный моряк, налаженный быт, к тому же, она беременна. Теперь ее в наше светлое будущее калачом не заманишь.

Милька слушала меня, открыв рот. Она явно не знала что сказать, а главное она не знала, что теперь делать. Я понял, что если и не выиграл свою шахматную партию, то патовую ситуацию обеспечил.

– Ну, ладно Эмилия, спасибо тебе за чай, за угощение, пошел я восвояси, через пару дней загляну к тебе, проведаю.

Я встал из-за стола, осторожно пожал ей здоровую руку и вышел на улицу.

Прошло две недели, я регулярно навещал Мильку, интересовался состоянием ее здоровья, но никаких бесед на интересующую ее тему, мы больше не вели. Не потому, что настроение у нее было упадническое, это понятно. Просто, мне сказать ей было больше нечего, а она в такой ситуации тоже ничего решить не могла. Теперь я ждал, когда она окончательно выздоровеет и уйдет к себе. Сам я собирался вернуться в свою вотчину, в свое именье к жене Ольге. Ведь назад мне пути не было. Один раз там простили мой демарш, но теперь я на милость товарища майора не рассчитывал, да и не он решал судьбу всей этой авантюры…

В один из солнечных зимний дней на «Железоделательном заводе» возник стихийный митинг. Рабочие публично высказывали недовольство и зарплатой и условиями труда, все, в общем-то, было справедливо и совершенно не ново. Кто-то из руководящего состава, вовремя сообщил в ВЧК, и Либерзон отправил меня и Савву разбираться и разруливать обстановку. Когда я прибыл, страсти уже накалились, и дело шло к бунту. Бунты были не редкость, но всегда жестко подавлялись, а зачинщиков ставили к стенке без особых судебных разбирательств. Я довольно быстро определил, кто тут воду мутит. Указав Савве на мужичка, который стоял в сторонке и очень умело подзуживал других. Те уже успели принять на грудь не менее двухсот грамм и на глазах начинали звереть. Я пробился к трибуне, впрочем, трибуной служила огромная бочка во дворе, и взял слово. Взял – это значит: просто столкнул с «трибуны» очередного оратора и начал говорить сам. Должен сказать, без ложной скромности, что учили нас правильно, и учебу я усвоил хорошо. Мне удалось переломить ситуацию и убедить народ, вернее, его инертное большинство, что до мировой революции осталось совсем немного потерпеть, и тогда все народные средства будут тратиться не на борьбу с мировой буржуазией, а на благо народа. Конечно, благодаря тому, что Савва, совершенно незаметно, каким-то приемом «приголубил» заводилу, и тот рухнул на снег на глазах изумленных «слушателей». Мужичка унесли оказывать первую помощь, а когда вернулись, оказалось, что толпа уже растеряла пыл и потихоньку рассасывалась.

Мы с Саввой возвращались домой в свое общежитие, поскольку время было позднее, стемнело и возвращаться на службу смысла не было. Я был доволен собой, удалось уладить такой сложный случай, причем совершенно бескровно, наверняка должна быть награда в виде дополнительного пайка. Других наград тут не было, откуда им взяться, а доп. паек я мог отнести Мильке, похоже деньги у нее были на исходе, и питалась она очень скромно.