По дороге мы с ней не разговаривали, проводил ее до съемной квартиры. Жила она в том доме, где братьев Митрохиных брали. В той комнате, куда я в окно вломился. Уже в доме она совсем приободрилась. Мы ее рану перебинтовали, чуть выше кисти рука была пробита метательным ножом. Лазать по скалам с такой раной, конечно, нельзя, но, через месяц заживет. Правда, через месяц уже январь будет, а это усложнит процесс возвращения…

– Ладно, выздоравливай! – сказал я ей, уходя. – Завтра пришлю нашего доктора. Вечером сам зайду…

Милька молча кивнула и закрыла за мной дверь. Это хорошо, что такая молчаливая стала. Давно пора задуматься о жизни. А то действует как запрограммированный автомат. Поставили задачу и надо ее выполнить любой ценой. Всегда надо думать: стоит ли задача цены, которую придется платить… С другой стороны: она ведь на службе и ей думать не полагается, за нее другие думают, товарищ майор, например, или товарищ полковник. Ох, не дай бог иметь таких товарищей… Хорошо, что я не на службе…

На другой день с нашим доктором я договорился. Конечно, он не просто так пошел к гражданскому лицу, которым Милька являлась в этом мире. За осмотр ее пустяковой, в общем-то, раны, он выторговал у меня на два дня освобождение от службы. Пришлось согласиться, если Либерзонон поинтересуется, почему нашего доктора нет на месте, как-нибудь отболтаюсь, кое-какие права у зам. начальника ВЧК есть… Жаль, денег нет, а то бы не связывался с нашим доктором.

Ну, а после службы сам явился к Мильке, как и обещал. Она, как видно, ждала. Сразу заметил, что на столе выпечка, очевидно, с рынка, чайник горячий. Ну, я не стал кочевряжиться, поздоровался и сел за стол. То, что ей значительно лучше, чем вчера можно и не спрашивать. Рука на перевязи, но левой управляется ловко.

– Как день прошел? – спокойно спросила она, словно я у нее муж, вернувшийся с работы.

– Нормально прошел, сегодня без приключений, слава богу, – буднично ответил я, поддерживая супружескую идиллию.

– Поговорить нам надо, Максим, – со вздохом сказала она. – Рана заживет быстро, через две недели я восстановлю форму.

– Да говорили мы уже, – раздраженно ответил я. – Ты попыталась выполнить задание, у тебя ничего не получилось. Возвращайся. Я тебе помогать отказался, а одной тебе не справиться. Впрочем, даже с моей помощью тебе не справиться. Ты ведь убедилась, что амазонки девушки не простые. Каждая из них с тремя, такими как ты, управится и не вспотеет. Все расскажешь товарищу майору. Медали не получишь, но и взысканий не будет. Обстоятельства так сложились. Да чего там, вали все на меня… Тем более, что это правда.

– Чего ты привязался с этой медалью? – миролюбиво начала Милька. – Никто не собирается обижать Павловскую. Наоборот, ей обеспечат вполне спокойную и безпроблемную жизнь в развитом социалистическом обществе. Максим… Ведь у тебя нет никаких оснований не верить мне. Разве тебя обидели чем-нибудь, когда ты вернулся из побега? Наоборот. Тебе помогли восстановиться в институте, помогли восстановить документы… Вере Павловской тоже помогут устроиться в нашем обществе.

– Ну, прямо благодетели… – усмехнулся я. – Взяли девушку из прошлого и просто облагодетельствовали… за просто так.

– Не за просто так, – серьезно ответила Милька. – От нее тоже кое-что потребуется… Я не могу сказать что…

Я видел, что Милька в совершенном затруднении. Ей нельзя раскрывать тайну, за которую с нее наверняка взяли подписку, а без дальнейших объяснений с ее стороны, разговор заходит в тупик. Придется ей помочь, женщина ведь, да еще раненная.