– О чём она говорит, Мехри? – спросил он, кивая на Зухру.

Мехри опа растерянно пожала плечами.

– Зухра просит Вашу дочь, Гули, для своего сына Мумина, – осторожно ответила Мехри опа, ожидая, что сейчас грянет гром со стороны её мужа.

Наступило молчание, Шакир акя пытался понять, насколько серьезно говорят эти женщины.

– Вы в своём уме? Мехри? Зухра? Нет… конечно… Мумин и мне как сын, ты, Батыр, ничего такого конечно не подумай. Но при всём моём уважении к Вам, как ты могла подумать, что я соглашусь на такое, после того, как ты при всех просила для сына Карину? Возможно ли это? Ещё в один день! Я что, свою дочь с улицы подобрал? Да лучше пусть она на всю жизнь без мужа останется, чем такое унижение! Почему Вы проявляете такое неуважение к нам, Батыр? – грозно говорил Шакир акя, гневно посматривая на соседей.

– Поверьте, Шакир акя, я сам только что услышал об этом. Зухра, ты с ума сошла? Как ты можешь проявлять к ним такое неуважение, а? – теперь уже и Батыр был взбешён.

– Что Вы! И в мыслях такого не было, Шакир акя, Мехри опа? Как Вы могли такое о нас подумать? – заплакала Зухра и тут же получила от мужа звонкую пощёчину.

Мехри опа от неожиданности вздрогнула и обняла плачущую Зухру.

– Батыржон, прошу Вас, успокойтесь! Зухра без всяких плохих мыслей заговорила об этом, нельзя так! – воскликнула она.

Но Зухра, дёрнув плечами, вскочила на ноги, собираясь убежать в дом, только крик Батыра остановил её.

– Сядь! Я не разрешал тебе уходить! Почему ты мне сначала не сказала об этом? Я бы вправил тебе мозги, ахмок (дура)! – кричал Батыр, Зухра опустилась на курпачу и закрыв руками лицо, заплакала ещё сильнее.

– Мехри, пошли, жена, а Вы, дорогие соседи, подумайте, как обидели нас. Наши дети – драгоценность для нас, поэтому, Зухра, прежде чем ударить ножом в спину, сначала ударь себя. Если не будет больно, тогда ударь нас. Пошли, – вставая с топчана, твёрдо сказал Шакир акя.

Мехри опа с виноватой улыбкой встала следом за мужем, так и не успев поесть.

– Хорошо, Мумина дома нет… – подумала Мехри опа, уходя к калитке в дувале, где скрылся её муж.

Гули отрывками слышала голоса со двора срседей, но шум воды в арыке, текущем во дворе, заглушал крики. Девушка с тревогой посмотрела на отца, лицо которого пугало её.

– Ойижон? Адажон? Что случилось? У Вас такие лица, словно вновь война началась, – с тревогой спросил Эркин, когда родители сели на курпачи, на топчане.

– Не дай Аллах, сынок, даже в шутку так не говори! Ничего не случилось, садитесь есть, я проголодался, – ответил Шакир акя, хмурясь и поглядывая на сына и дочь.

Эркин посмотрел на мать, та лишь пожала плечами. Он хотел было спросить, почему они вернулись голодными, если ушли ужинать к соседям, но промолчал.

– А ты чего не ешь? – грозно посмотрев на дочь, сказал Шакир акя.

Он понимал, вины его дочери в том нет, но от негодования в нём кипела кровь, такое переварить и простить было непросто.

– Ни ногой к ним! Поняла? – взглянув и на жену, крикнул Шакир акя.

Мехри опа опустила голову, ничего не ответив.

– Да что тут происходит? Объяснит мне кто-нибудь? – воскликнул Эркин, ничего не понимая.

– Ничего! Ешь и не вмешивайся, – ответил Шакир акя, исподлобья взглянув на сына.

– Отец, при всём моём уважении к Вам, я имею право знать, почему Вы просите не заходить к Батыр акя домой. Видимо, Вас очень обидели, да? – осмелился спросить Эркин у отца.

Раньше, до войны, он бы никогда не посмел говорить так с отцом, но война изменила парня, сделала более лояльным и смелым, более самостоятельным.

– Скажи своему сыну, онаси, чего молчишь? Твой сын прав, он имеет право знать, все мы одна семья! – сказал Шакир акя, жестикулируя левой рукой, правой держа ложку.