– Потерпи немного, – сказал Делани, сжимая в руках свежий снег, чтобы сделать его податливее. – Смотри, как надо…

Затем он слепил снежок и отдал его Карлито.

– Теперь можешь бросать, малыш, – сказал Делани, сделав соответствующий жест. – Бросай снежок.

Карлито неуклюже запустил снежный комок левой рукой, одетой в варежку, в направлении снежной горы и довольно засмеялся. Потом захватил ещё снега в обе руки.

– Погоди, – сказал Делани. – Чуть притормози. Надо сжать и посчитать. Раз, два, три, четыре, пять – понял? – На этот раз снежок у малыша получился, он бросил его на три фута, прямо в ближний сугроб, и захлопал руками в варежках: «Се-зок! Се-зок!»

А потом Делани получил промеж лопаток. Он обернулся к банде юных снайперов – строителей укреплений и крикнул:

– Стоп! Прекратить огонь!

Его слова не смогли пробиться сквозь снег и ярость сражения. Из засады доносились колкости, Карлито выглядел встревоженным. Но Делани рассмеялся, поднял его левой рукой и посадил себе на плечи. И они поспешили удалиться с этой ничейной земли, где, впрочем, ничто не могло напомнить малышу о его маме.

Они свернули направо на Хадсон-стрит, двигаясь по широкому проспекту в южном направлении. Поездов на эстакадной дороге видно не было. Уличные фонари не горели, из чего Делани сделал вывод, что буря вызвала перебои с электричеством, отчего, в свою очередь, не работала Эл[9] и замолкла телефонная сеть. Бары и продуктовые магазины были открыты, в помещениях горели свечи, и на улице возникало ощущение вечеринки, как на улице Горация, только в десять раз больше. Не так, как на Таймс-сквер прошлой ночью, если, конечно, такое происходит на Таймс-сквер каждый Новый год. Но очень похоже. Хотя, скорее, больше напоминало Брейгеля. В нескольких итальянских лавках, включая обувное ателье Нобилетти, на стёкла были наклеены первые страницы «Ньюс» и «Миррор», где красовался мэр Ла Гуардия, принимающий в полночь Нового года присягу. Заголовки кричали: ЭТО МЭР ФЬОРЕЛЛО[10] и ВОТ НАШ МЭР! И Делани понял, что всё ещё не прочёл газеты. Он удивился, почему это вдруг на Хадсон-стрит чествуют республиканца – в самом сердце района, который его отец называл Тамманилендом, вотчиной демократов. Конечно, причина была уникальной, поскольку Фьорелло стал первым мэром-итальянцем – спустя пятьдесят лет после того, как первые итальянцы сошли с пароходного трапа на острове Эллиса. Их называли «б/д», что означало «без документов». А теперь один из них стал мэром величайшего города Америки. Гордость племени. Однако никаких других следов политики на Хадсон-стрит видно не было. Здесь были только снег и дети. А ещё ощущение стихийного бедствия, которое всегда приводило Нью-Йорк в особый восторг. И производило впечатление на самых юных, которые потом будут вспоминать это в трепетных снах, совсем как пурга восемьдесят восьмого года, которую припомнил Делани в это утро. А Карлито этот день, возможно, будет сниться всю оставшуюся жизнь.

Они наконец добрались до ресторана «Анджела» ровно в тот момент, когда на западной части улицы снова включили электричество. Это вызвало радостные вопли и усиление обстрела снежками, и Делани спустил малыша с плеч и поторопил его зайти внутрь ресторана. Подумал: «Вот чёрт, Грейс, ты должна была бы быть здесь, с нами. Ты должна прошептать что-то на ушко своему сынку. Этому милому сбитому с толку мальчишке, которого ты оставила в моих неумелых руках. Чёрт бы тебя побрал».

За столиками сидела дюжина посетителей – пары, компании по четверо, некоторые из них как раз задували запасные свечи, поскольку восстановленное электричество добралось до «Анджелы». Зал заполняли ароматы чеснока и масла, и где-то сзади, у кухни, внезапно заиграло радио, передававшее итальянскую музыку. За одним из столиков в углу четверо политиков-демократов хмуро уставились в тарелки со спагетти, один из них курил сигарету, не прерывая трапезы. Делани попытался вспомнить имя того, кто выглядел как главный. Он теперь судья. Друг отца. С прошлой полуночи республиканцы и этот проклятый Ла Гуардия завладели мэрией, и мир этих политиков перевернулся вверх дном. Каждый из них кивнул Делани, и все с любопытством глянули на Карлито.